Вторично Глорин вынырнул из тяжелого кошмара от каких-то равномерных толчков: вверх-вниз, вверх-вниз. Судя по всему, он находился на какой-то зыбкой, периодически колебавшейся поверхности. С трудом припомнив то, что было раньше, и осмотревшись, он понял: Коев несет его на своей спине, шагая по каменистому плато. Глорин хорошо знал местность и определил, что до соседней станции еще далеко. Он был человеком математического склада, как все этеллиты, и, увидев на счетчике, что кислорода осталось часа на четыре, осознал, что конец близок и неминуем. Он чувствовал боль во всем теле и едва сдерживался, чтобы не застонать.
— Послушайте, Коев, — сказал он наконец, — остановитесь.
Юноша послушно опустил его на каменистую почву, устало присел рядом.
— Ну, как вы себя чувствуете, шеф? — спросил таким тоном, будто они находились в кают-компании.
— А, это уже не имеет значения, — ответил Глорин и хотел махнуть рукой, но боль многими иглами пронзила тело. Отдышавшись, продолжил: — Нам осталось жить три часа... — Он посмотрел на счетчик, — и пятьдесят минут. Слушайте меня внимательно! — приказал он, видя, что Коев порывается что-то сказать. — Так вот, если мы будем двигаться оба, мы наверняка не дойдем. Вот что... Я уже не жилец... Не перебивайте меня! Сейчас вы оставите меня здесь, возьмете мои баллоны и пойдете один. У вас в запасе будет семь с лишним часов. Есть шансы успеть. Вы все поняли?
Он старался говорить кратко, повелительно и строго. Но юноша неожиданно засмеялся:
— Рано еще петь отходную, шеф. Мы оба дойдем. Это плато не мешает радиоволнам, нам только надо подойти поближе к станции. Нас обязательно услышат.
Он поднялся, чтобы взять Глорина, но тот закричал:
— Я приказываю вам оставить меня здесь! Слышите?!.
— А я вам не подчиняюсь! — легкомысленно заявил Коев и взвалил Глорина на плечи. Боль выросла до гигантских размеров, и Глорин потерял сознание...
Он пришел в себя, когда счетчик показывал — кислорода осталось на два с половиной часа. И снова от резких толчков провалился в горячую темноту... Потом он много раз всплывал на поверхность и снова тонул в океане боли. Он был человеком математического склада характера, этеллитом, он не хотел проявлять эмоции и терпеливо ждал своего конца. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей и от боли, он начал решать в уме задачи и производить мысленно расчеты, которые не успел сделать на станции. Он понимал, что Коев устает все больше, потому что слышал все учащающееся его дыхание...
Когда кислорода осталось на час и в шлеме загорелась аварийная лампочка, Коев понял, что Глорин был прав и что их может спасти только нечто невероятное, из ряда вон выходящее. По его расчетам, на «дневной» станции уже должны были принять сигнал бедствия. Но желанной помощи все не было, и он продолжал упрямо шагать. В мозгу билась только одна мысль: Глорин. Он знал, что как ученый Глорин во много раз ценнее его, и решил во что что бы то ни стало спасти своего шефа... На привале, когда Глорин находился без сознания, он снял со своего скафандра неизрасходованный баллон с кислородом и присоединил его к системе дыхания на скафандре Эрда. Теперь кислорода ему оставалось на пятнадцать минут, а Глорину — на час с небольшим. Потом он включил фонарь Глорина на полную мощность, повернул его так, чтобы свет был виден издалека, и пустился в путь...
Сделав несколько шагов, Коев побежал. Скафандр почти не стеснял движений, сила тяжести была мала, и он летел как на крыльях по каменистому плато. Вскоре он начал задыхаться, но продолжал этот бешеный бег в неизвестность. Коев любил жизнь. Но последние его мысли были не об этом. Когда затуманенный удушьем мозг зафиксировал упадок сил, он думал только о том, как спасти Глорина. Прислонившись спиной к обломку скалы, включил фонарь на полную мощность. Потом подумал, что этого мало, что спасатели могут не найти Глорина. Слабеющей рукой взял кусок базальта, лежавший рядом, собрал последние силы, нацарапал его гранью стрелу, острием указывающую туда, откуда он пришел и где был оставлен Глорин...
Радиосвязь в условиях Рестины была затрудненной. Горы отражали и рассеивали радиоволны. Однако часть их вырвалась на свободу и помчалась над мрачной поверхностью. Это были сигналы о помощи, и дежурный на «дневной» станции, приняв их, вдавил до отказа кнопку общей тревоги. Через четверть часа несколько вездеходов со спасательными группами рванулись на поиски...
Они опоздали всего на полчаса...
Эрд Глорин снова вынырнул из кипящего океана боли и сразу ощутил перемену в своем положении. Он лежал на чем-то пружинисто-мягком, и боль медленно исчезала, словно испугавшись этой перемены. Но самое главное — на нем не было скафандра. Он понял, что спасен, и открыл глаза.
Глорин лежал в просторном помещении с белыми стенами, укрытый до подбородка белоснежным одеялом, а вокруг него молча стояли люди и ждали, пока он придет в себя. Это были знакомые сотрудники базовой станции. От них отделился человек в белом халате, подошел, чтобы проверить пульс. Глорин ответил ему благодарным взглядом. А люди продолжали стоять молча. Наконец Глорин не выдержал и спросил:
— Что это вы молчите, ребята? Что случилось?
Эрд Глорин был человек математического склада характера, этеллитом. Обычно ему были чужды эмоции. Но сейчас, видя опущенные взгляды товарищей, он понял, что случилось. И первой мыслью его было — он же не знает имени того, кто его спас. Он всегда называл Коева только по фамилии...
Глорин устало закрыл глаза.
...На зелень луга мягко спланировал флаер. Дверца его отворилась, и на землю ступил худой человек в белоснежном комбинезоне. Это был Эрд Глорин, этеллит. На Землю он прилетел для того, чтобы проститься с ней. Через несколько дней он должен уйти в дальнюю экспедицию. Он был этеллитом, но вдруг что-то властно приказало ему прилететь сюда.
Глорин посмотрел вокруг и, не захлопнув дверцы флаера, неторопливо зашагал по извилистой тропинке, которая, рассекая луг, сбегала вниз, к блестящему зеркалу неширокой спокойной реки. Дальше начинался темно-зеленый лес. Глорин шел и впитывал в себя окружающее великолепие природы. В речке, на мелководье, среди стрельчатой осоки и редких камней, резвились мальки. Не снимая башмаков, он перешел через журчащую воду и почувствовал, что ноги охватила нежная прохлада. Прошел еще немного и углубился в лес. На первой же лужайке он остановился и сел, а потом лег в душистую траву.
В вышине, раскачиваясь, шумели верхушки деревьев, над ними величаво плыли белые облака, а теплое солнце ласково гладило мягкими лучами его лицо. Глорин лежал под березой, опустившей легкие пряди ветвей, и вдыхал золотисто-густой лесной воздух. Рядом шелестела трава, стрекотали кузнечики, а далеко в лесу куковала кукушка. Он перекатился на грудь. Прямо перед лицом росли кустики земляники, спелой и крупной. И он вспомнил, как год назад румяный юноша с русыми волосами и голубыми, как небо, глазами смущенно говорил: «Жаль, земляники у нас нет». И его душа, смерзшаяся и сжатая в комок с того времени, когда он узнал всю правду на Рестине, начала размягчаться, словно согреваясь лучами земного солнца. Тугой комок подкатился к горлу и застрял там. Глорин уткнулся лицом в теплую землю и внезапно понял простую истину: все люди, родились ли они на Земле или в космосе, — братья, и в случае несчастья они обязательно придут друг к другу на помощь. И он впервые ощутил себя не этеллитом, а землянином, родиной которого была эта планета...
И когда потом шел по тропинке через луг к своему флаеру, вдруг четко осознал, что уже не хочет лететь в глубины мрачного, холодного и неуютного космоса...