И Риара спросила:
— А как ты попал сюда?
И Саша поведал свою грустную историю и даже лыжу показал.
— Любимый! — воскликнула Риара. — Но ведь это так просто.
Она провела рукой по слому, и лыжа вновь стала целой.
— Обыкновенный психоимпульс!
— Действительно просто, — Саша улыбнулся и поцеловал Риару.
Но на сердце его…
Вот теперь, как и было обещано, пришла очередь поговорить о сердце. Итак, на сердце нашего героя было тревожно и по-осеннему пасмурно. Близилась минута разлуки. Мгновение, и его Риара, его Аэлита умчит в звездные глубины. И когда вернется? Да и вернется ли вообще? Не забудет ли она его в обществе шестируких друзей? Вот небогатый, но трагический ассортимент вопросов, волновавших нашего героя.
Печальна была и Риара. Автор не берется судить даже о психологии земных женщин, а уж инопланетянок — тем более, но в данном случае ему все ясно. Риару волновали аналогичные проблемы.
И минута настала.
— Пора, — мужественным голосом сказал Александр Петрович.
Риара провела рукой по его щеке.
— Я лублюм тибъя, Сашья, — прошептала она,, и у автора нет сил подгонять ее слова под железные правила фонетики.
А потом летающее блюдце, тонко звеня, умчало к звездам Риару и Сашино сердце.
Конец.
Правда, печальная история? Мне и самому, признаться, невесело от всего этого. Но что поделаешь, даже автору непозволительно переступать рамки логики.
Хотя, постойте! У нас же есть робот! Помните, в начале рассказа мы оставили его, как ружье, что вешают на стену до лучших времен? Ну, а раз ружье висит — из него можно и нужно выстрелить!
Итак, робот. На далекой планете с труднопереводимым названием сообщение Риары о его пропаже вызвало немало огорчений. Необходимо было срочно искать замену на должность смотрителя. А изготовление роботов такого класса — процесс удивительно трудный и длительный, капризный же механизм космического маяка требовал постоянного надзора. И тогда Риара…
Но давайте все по порядку.
Была осень и слякоть. Что-то около восьми часов ноябрьского вечера. Александр Петрович Чернобородов сидел на кухне своей московской квартиры и, печально глядя на фотографию Риары, ел бутерброды с сыром. Однако мысли его были далеко. Они уносили нашего героя от швейцарского сыра к Швейцарским Альпам. И это не дурной каламбур, это суровая действительность.
Громкая трель дверного звонка вернула Сашу к мирской суете, и он заспешил ко входу.
На лестничной площадке, поставив на бетонный пол маленький чемоданчик, стояла Риара! Не верите? Действительно, автор переборщил. Тогда так: …стояла Риара, держа в руке оплаченную квитанцию из Моссправки с указанием Сашиного адреса. Иначе откуда бы она узнала, где проживает ее любимый?
Потом было два часа сорок минут такого счастья, что автор беспомощно разводит руками и глупо хихикает. Потом они ели бутерброды.
Потом Саша спросил:
— Но как ты сюда попала?
И Риара рассказала ему о том, что нам уже известно.
— …Узнав, что робота в ближайшее время послать на Землю нельзя, — закончила она, — я предложила тебя, мой любимый. Я понимаю, что это трудно и ты можешь не справиться…
— Я?! — наш герой ощутил в себе могучие силы. — Я не справлюсь? Да я способен починить весь ваш космический флот!
Что удивительно, он даже не покраснел.
— Я верю тебе, — прошептала Риара. — И смогла убедить Совет планеты. Меня отправили сюда, чтобы я ввела тебя в должность. Было так страшно — я ведь никогда не прыгала с парашютом… Мы телепортируем маяк куда-нибудь поблизости, замкнем вокруг него пространство, и никто его не увидит, кроме нас.
И тут Саша вздохнул.
— А потом? — спросил он, и голос его дрогнул. — Потом ты снова улетишь?
Риара покраснела.
— Но, любимый, — проговорила она, склонив голову, — я ведь сказала, что прыгала с парашютом. А разве на нем можно подняться вверх?
Вот теперь настоящий конец. Крибле-крабле-бумс! Что в переводе с языка Риары означает: хотите верьте, хотите — нет.
Л. Докторов
НОКТЮРН ДЛЯ ВОДОСТОЧНОЙ ТРУБЫ
Наташе
1
Георгий Александрович Шатуров, поднявшись из подземного перехода, прошел сквозь душный вокзал, плечом раздвигая спертую дымку ожидания, толкнул стеклянную, окантованную стальными полосами дверь и встал на высоком крыльце, оглядывая заснеженную площадь и глубоко вдыхая зимний воздух. На лице его, красивом лице тридцативосьмилетнего мужчины отражалась в эту минуту некая нерешительность, по причине, впрочем, весьма понятной. Ну, посудите сами: только что пробило полночь, а город, лежащий перед ним, покинутый лет двадцать назад, был совершенно незнаком ныне. И к тому же нашего героя никто не встречал. Следует отметить еще одно обстоятельство: ночь, с которой начинается повествование, была ночью на 31 декабря…