— Не очень остроумно, если учесть, что родных у меня давно нет, — гневно ответила Демина и быстро пошла по улице.
— Простите, Тоня, — догнав ее, сказал Вотинцев. — Я из госбезопасности.
Потом они сидели в ее чистенькой комнате, стены которой оживляла обложка «Огонька» и фото артиста Бернеса из кинофильма «Истребители».
— …Жили мы небогато, — рассказывала Тоня. — Я семилетку кончала. Мама умерла, когда мне было четыре года, а папа болел и подолгу не работал. Денег, конечно, не хватало, и папа пустил квартиранта. Человек он был молчаливый, без претензий, вежливый такой. Работал на железной дороге и дома бывал редко. Петр Сергеевич говорил, что сопровождает составы на Дальний Восток. За квартиру платил аккуратно, водку не пил, но соседей почему-то сторонился. Ходил всегда в форме…
— Значит, звали его Петр Сергеевич Тихонов! — переспросил Сергей. — А документы вы у него когда-нибудь видели?
— Нет. Мне и в голову не приходило.
— И жил он у вас, конечно, без прописки?
— Да нет, с пропиской у него вроде все было в порядке.
— А люди у него часто бывали?
— Нет, очень редко. Да и то, по-моему, одни и те же. Он говорил, что это товарищи по работе.
— Вещей у него было много?
— Какие вещи! Чемоданчик маленький, и тот он, когда уезжал, с собой брал.
«Неплохо устроился, подлец, — размышлял Вотинцев. — Легализовался где-то в другом месте, а у Деминых соорудил закуток для отсидки на крайний случай. Долгие отлучки маскировал дальними поездками, и для хозяев все выглядело вполне убедительно».
— Когда папа умер, — продолжала Тоня, — я предложила Тихонову искать другую квартиру. Я его как-то стеснялась и оставаться с ним в пустом доме мне не хотелось.
— Как это было воспринято? — поинтересовался Сергей.
— Попросился пожить еще две недели, пока себе жилье не подыщет, и я согласилась.
— Что он делал в те дни?
— Да я не присматривалась. Мне не до него было… Но с квартиры ушел, а вскоре я в Нижнеуральск уехала, в педучилище поступила.
— Как же он все-таки выглядел? Ну, что-нибудь особенное в лице, в разговоре, в походке, — спросил Вотинцев.
Тоня задумалась, машинально водя ложечкой в пустом стакане.
— Нет, ничего не припоминаю, — наконец сказала она. — Бесцветный какой-то. Обычный. Мне вот недавно на улице показалось, что вроде его встретила, кивнула даже, а он и глазом не повел. Видно, обозналась.
Сергей от такой новости даже привстал со стула.
— Он, что, опять был в форме железнодорожника?
— Нет, в обыкновенном костюме.
«Тоня не обозналась! — раздумывал чекист. — Ее могла бы ввести в заблуждение железнодорожная форма: стандартная одежда делает похожими многих людей. Но раз этот человек был в костюме и показался ей Тихоновым… Если он в городе — это для нас уже интересно».
— Хотите еще чаю, — предложила хозяйка, когда молчание совсем затянулось. — С вареньем.
— Нет, нет, спасибо, — заторопился лейтенант. — Я итак у вас засиделся.
Тоня мягко улыбнулась, понимающе повела тонкими плечами, и Вотинцев на миг пожалел, что отказался от чая. «Девушка и вправду очень милая. Молодец Иван. Разбирается в людях. Вот распутаем это дело — обязательно ее в кино приглашу», — решил лейтенант, но сказал деловито:
— Вы нам очень помогли, Антонина Николаевна. О разговоре, разумеется, никому ни слова. Если вы вдруг еще раз встретите похожего на Тихонова человека, немедленно позвоните нам вот по этому телефону. Самостоятельно никаких действий не предпринимайте… Это опасный тип.
Тоня послушно кивнула. Лейтенант пожал ей руку и, едва не стукнувшись головой о притолоку, вышел в прохладные сени.
Глава 7
Майор Штайнхоф не ошибся. Военнопленный, выдававший себя за рядового Соловьева, действительно был Андреем Ивановичем Коробовым.
Сейчас он стоял в длинной очереди за мутной похлебкой, которую черпаком разливал по измятым солдатским котелкам и мискам веснушчатый кругленький немец.
Этот ефрейтор любил шутку и каждый раз норовил вылить свое пойло мимо подставленной посуды. Когда немцу это удавалось, он просто визжал от радости, будто его щекотали.
— Великий рейх не будет кормить неповоротливых русских. Не можешь держать миску — не вскинешь лопату!
Второй порции в наказание не полагалось.
Коробова передернуло от ненависти к этой упитанной морде, и он стал смотреть на небо. Небо было прозрачным и мирным. Эта беззаботная синева вдруг напомнила Коробову Ялту, куда он приехал подлечиться прошлым летом. Прямо с курорта он на неделю заехал в чистенькое село близ западной границы, где в сельской школе все еще учительствовала его старенькая мать. Мать, сама сибирячка, перебралась сюда в конце двадцатых годов. В этих местах погибли отец и дядя Коробова, сражавшиеся против белых. И она решила дожить жизнь здесь, несмотря на то, что Андрей давно просил мать переехать к нему на Урал.