Латышев неодобрительно хмыкнул, Семен с напарником переглянулись.
— Как только пошли наши на приступ, разбежались остяки, — заканчивая, забубнил без выражения Никифор. — Растеклись по своим стойбищам, в тайгу запрятались. Ну и золотого бога свово, знамо дело, утащили… Вот такая история.
— Да-а, занятная байка, — усмехнулся Семен. — И что же, казаки не искали больше того золотого истукана?
— Как не искали? — возмутился дед. — Повсюду искали. Ведь ежели б оне тем идолом завладели, как бы их остяки почитали, сам подумай! Провианту, ясаку натащили бы — страх! Однако не нашли, пропал идол, — Никифор меленько засмеялся. — Забыли даже, что провизию заготовлять надо, принялись рыскать по тем местам, где наипервейшие инородческие капища. И в Рачево городище ходили, и в Цингалинские юрты, и в Нарымский городок, и здеся побывали. Сказывал ведь я про тутошний бой. Не забыл?
Семен, глубоко затянувшись, кивнул.
— Ну ладно, побалакали, и хватит, — Латышев бросил под ноги окурок, растер красную точечку. — Савостин, сменишь часового!
Молоденький чоновец тоже торопливо затушил окурок. Вытянулся, одернул гимнастерку.
— Я — к остякам. — Латышев поднялся. — Вы, Никифор Савельевич, и ты, Семен, завтра, как рассветет, будете упаковывать это, — повел рукой в сторону еле видимых в полумраке жердей с гирляндами рыбы.
И вразвалку вышел из темного амбара.
— Надо бы людям Ермака поласковей, — задумчиво сказал Савостин. — По-мирному надо было. Зачем на людей страх нагонять?
— Это ты про остяков, что ль? — повернулся к нему Никифор. — Не, оне Ермака не боялись. Оне за золотого идола свово боялись. Его, стал быть, защищали. А так не враждовали с нашими, не-е… Да вот, к примеру, — тихо засмеялся, покрутил не то с осуждением, не то с восхищением головой. — Пелымские шаманы шибко не хотели, чтоб Ермак Тимофеич на Русь уходил. Ну и наволховали ему, быдто нет евонной дружине пути назад, быдто погибнут все, ежели за Урал пойдут. Хитрили, чтоб остался, значит, Ермак, чтоб от Кучума оборонял их.
— Ну уж! — возмутился Семен. — Станет Ермак шаманам верить!
— Поверил — не поверил, не знаю, — Никифор с усмешечкой взглянул на него, — однако не пошел ведь назад к Строгановым, под Кашлык возвернулся. Шаманы, оне ведь тоже не дураки. Хошь чего внушить могут, особенно ежели в глаза, не моргнув, уставятся…
— Во, дяденьки, смена идет! — Егорушка показал пальцем на бойца в буденовке и с винтовкой.
Чоновцы, выйдя из полутьмы амбара наружу, в белизну лунного света, стали поджидать приближающегося товарища. Никифор увидел скептическую ухмылку Семена.
— И про шаманов не веришь? — сдернув с гвоздя массивный замок, огорчился старик. — Экой ты, право, скушный, без удивления в душе!
Закрыл тяжелые, скрипучие двери.
— Принимай пост, Савостин, — пожилой караульный стянул с плеча винтовку, протянул ее молоденькому чоновцу.
— Пост принял! — Савостин, взяв винтовку, выпятил грудь.
— Посматривай за коптильней, — напомнил пожилой. — Не заперта. Захаживай туда, гляди, чтоб чего не загорелось… — и приобнял Семена за плечи. — Айда, сосед, спать…
— Угомонятся они, твари, когда-нибудь или нет! — Козырь, зло посматривая на чоновцев, на старика с мальчишкой, которые топтались около амбара, сморщился от отвращения, выплюнул труху порченого, еще, чего доброго, и червивого кедрового орешка.
Опавшие шишки собрал где-то хозяйственный, обстоятельный Урядник. Подполз к Козырю, высыпал из фуражки шишки, буркнул: «Щелкай — и ни с места! Считай, запоминай, кто в какой избе спит… А мы со Студентом лошадок на водопой сводим. Жалко лошадок. Ежели что, то стреножим их тама, попастись пустим». — «Э-э, — переполошился Козырь. — Не вляпайтесь, не засыпьтесь». — «Не боись. Мы далече отведем…»
И Козырь остался один. Пощелкивая орешки, прислушиваясь, не отрывал глаз от поселка.
За избами, за амбаром стали густеть тени, но на открытом месте все было видно, как днем, в безжизненном ярком свете круглой луны.
Из амбара вышел кто-то тоненький, в гимнастерке, в красных галифе и направился не спеша к берегу. Ханты сбились кучками вокруг костров; чекисты, помогавшие разделывать, солить мясо и рыбу, потянулись к просторной избе наискосок от дома с красным флагом, тоже сгрудились — у котла, вмазанного в глиняную летнюю печку. Лишь часовой, за которым Козырь следил особенно внимательно, двинулся к амбару. В дверях показались дед с внуком и те двое, что тащили из коптильни рыбу. Один из них принял от подошедшего винтовку. «Так, охранник один, — отметил Козырь. — А тот, красноштанный, выходит, командир, — и презрительно выпятил губы. — Желторотик какой-то…» Перевел взгляд на чоновцев у котла.
— Ну, суки, разожрались… Спать, что ли, не хотят?
— Чего бубнишь? — прошипело сзади.
Козырь испуганно оглянулся и облегченно перевел дух — свои!
Студент, посверкивая стеклышками пенсне, рухнул справа. Слева не торопясь лег Урядник.
— Да вон, фраера на нары не торопятся, — Козырь мотнул головой в сторону поселка. — Подохнешь, пока они закемарят.
— Подождем, — степенно решил Урядник. — Поспешишь — получишь шиш. Небось, долго нас маять не будут.
Ждали действительно недолго. Чекисты вскоре потянулись в избу. Высветились изнутри окна, проплыла по стеклам тени, и свет погас. Лишь в крайнем слева оконце — там была, наверно, дежурка — остались отблески слабого огонька. Ушли в чумы и ханты. Часовой, лениво вышагивавший от амбара к коптильне и обратно, подошел к котлу, заглянул внутрь.
— Ну, с богом, православные! — Урядник встал на колени, истово, широко перекрестился и отполз от обрыва.
За первой же сосной проворно вскочил на ноги.
— Ты, — ткнул в грудь Студента, — к деду за ключами. Получишь ключи, трахнешь, чтобы не шумел, — голос был властный, резкий. — Я — на караульщика. Ты, — развернулся к Козырю, — на крыльцо к краснюкам. В случае чего лупи в гущу. На, — отцепил от ремня гранату, сунул ему в руку.
Бегом бросились вниз, оскальзываясь на хвое, хватаясь за стволы деревьев, падая, поднимаясь и снова падая.
В поселочке разделились: Урядник нырнул в тень от амбара, Козырь и Студент метнулись за коптильню, приткнувшуюся к самому скосу горы, выглянули. Часовой удалялся к невысокому ельнику рядом с чумами, где изредка, не враз, позванивали оленьи колокольчики и ботала.
Студент длинными скачками бросился к крыльцу дома, что с красным флагом. Козырь, прижимая к бедру винтовку, кинулся было к избе чекистов, но, заметив, что Урядник не смотрит на него, а наблюдает из-за угла амбара за часовым, вдруг резко развернулся, юркнул в коптильню. Забросил винтовку за спину, вынул нож и торопливо сорвал с жерди ближнюю рыбину. Вцепился в нее зубами, заурчал от удовольствия…
А Студент взметнулся на крыльцо, влетел в сенцы. На цыпочках прокрался к двери, ведущей внутрь дома, распахнул ее. Прыгнул через порог, присел, поводя из стороны в сторону револьвером.
— Кто здеся? — старик Никифор приподнял голову от подушки. Всмотрелся в худого, угловатого чужака с длинными, растрепанными волосами, с поблескивающими стекляшками на глазах и охнул. — Господи, спасе пресветлый, опять вы!
— Тихо, дед, тихо, — Студент выпрямился. — А внук твой где?
— У красных армейцев, — старик сел на постели. — Чего надоть-то?
— Харчи надо, дед, — Студент, не сводя с него револьвера, медленно двинулся к печке. — Орда меха не натащила?
— Нету пушнинки, сердешный, нету, — дед со страхом смотрел, как бандит приближается к печке. — Я тебе другого добра дам. Много дам! Тута советские были, так чего-чего тока не привезли.