«Ах, паршивец! Говорит-то, говорит как: осуждает, порицает!» — Юрий Иванович вспомнил, как, устав от предэкзаменационной зубрежки, приходил к Матофоновым и дурил голову измученной любовью Лидке рассказами о том, как поступит в университет, как станет знаменитым — только перед этой преданной глупышкой мог он, и позволял себе, слегка приоткрыть душу, — и, взбодрив себя, уходил опять в сарай учиться, посмеиваясь и твердо зная, что Лидке теперь и вовсе не до наук, что сидит она сейчас убитая горем, оттого, что Юрочка не обнял ее, не потискал, даже не поцеловал, что она самая несчастная на свете, настолько несчастная — жить не хочется.
Юрий Иванович, вцепившись в сиденье, рассматривал Юру, его сухое, уверенное, с темным пушком над верхней губой лицо, и оно нравилось ему, хотя и раздражал этакий холодок, этакая сонная истома в глазах. «Вот такой я был. Батюшки, неужто это я?!» Он слышал голос юноши, и голос этот нравился; настораживал, правда, легкий, как дымка, что остается от дыхания на стекле, оттенок пренебрежительности. «Господи, да ведь это я!» — вновь остро и пронзительно сообразил Юрий Иванович и застонал от неправдоподобности, абсурдности происходящего.
Юра с легким удивлением посмотрел на него, шевельнул бровью.
— Вы Бодров? — Юрий Иванович наконец отклеился от скамейки. Встал, пошатнулся.
Лидкина мать поглядела на него с неприязнью, потом, будто призывая взглядом: «Вот, полюбуйся!» — на Юру, потом, уже более внимательно, опять на Юрия Ивановича. И в глазах ее прорезалось новое выражение, похожее на вопрос, на тень недоумения.
— Да, — ответил Юра. — Я Бодров. А что?
— Мне надо с тобой поговорить, — Юрий Иванович испугался, что глаза выдадут, достал, стараясь не суетиться, очки. Надел. — В школу? — полюбопытствовал хрипло и, не дожидаясь ответа, приказал: — Идем. Нам по пути.
Отойдя, оглянулся. Лидкина мать смотрела им вслед, приоткрыв рот.
— О чем вы хотите поговорить? — настороженно поинтересовался Юра.
Юрий Иванович хмыкнул. Задрал голову, почесал сквозь бороду шею.
— О многом, — ему очень хотелось пощупать Юру, ущипнуть. Он даже попытался толкнуть его плечом, но тот увильнул, отошел на шаг в сторону. — Разговор будет долгий, и я не хочу перед экзаменом отвлекать тебя... Кстати, что сдаешь?
— Последний. Историю.
— Ага, историю. Это хорошо. Значит, ты в десятом классе, и получается... — Юрий Иванович чуть не сказал: «Получается, что я попал в пятьдесят седьмой год», но вовремя удержался. Припоминая, наморщил лоб, потер его ладонью. Какие были вопросы по физике, химии, математике, он забыл напрочь, а вот история? По истории, кажется... — Слушай. Тебе достанутся реформы Ивана Грозного. Я не знаю, как это сформулировано, посмотри в билетах. А директор задаст дополнительный вопрос, — Юрий Иванович вспомнил, что именно из-за этого вопроса не забыл экзамен по истории, — о положительном значении опричнины.
— Откуда вы знаете? — Юра поглядел недоверчиво.
— Я все знаю про тебя, — серьезно ответил Юрий Иванович, — Подготовь этот билет. А после экзамена не теряйся. Мне действительно надо о многом с тобой поговорить, — положил ему на плечо руку, слегка сжал пальцы. — Иди, учи Ивана Грозного и его положительную роль в истории. После экзамена жду тебя.
Юра с нескрываемым облегчением резво зашагал, не оглядываясь, к школе...
На втором этаже, около десятого «Б», сбились в кучку девушки в форменных, с белыми передниками, платьях, парни, все как один в вельветовых куртках. Юра, прислонившись к стене, читал сосредоточенно учебник. Рядом, независимая, заложив руки за спину, стояла Лидка Матофонова — Юрий Иванович то ли вспомнил, то ли догадался, что это она, — и посматривала: собственнически — на Юру, горделиво — на подруг. Она изредка встряхивала жиденькими косичками, и Юрий Иванович вспомнил, что сегодня же они будут срезаны в парикмахерской, а вместо них на голове этой девочки закудрявится шестимесячная перманентная завивка, которая придаст Лидке глуповатый овечий вид.
Он, чтобы не смущать себя юного, вильнул в тупичок, где были кабинет директора, учительская, пионерская комната, и обомлел — увидел Ларису. Ее-то Юрий Иванович сразу узнал.
Девушка, прищурясь и язвительно покусывая губы, рассматривала стенгазету, а Юрий Иванович увидел другую Ларису, полную, в серебристом платье, с кольцами на пухлых руках, ощутил опять теплую влажность ее губ на своих губах, округлость ее плеч под своими ладонями; увидел и Ольгу, дочь этой школьницы, и, набрав побольше воздуху в легкие, с шумом выдохнул. Лариса медленно повернула голову, но с места не сдвинулась, когда Юрий Иванович встал рядом. Он поглядел на нижний угол газеты, который изучала девушка, увидел карикатуру: взлохмаченный уродец с длинным красным носом кривлялся, размахивал портфелем, изо рта человечка вырывалось облачко, внутри которого написано: «Не хочу консультации посещать, лучше «буги-вуги» танцевать!» Внизу пояснение: «Ученик 10 «Б» кл. Бодров нерегулярно посещает консультации по некоторым предметам».