— Прощайте, камрады! — взмахнул рукой и хотел сесть в петлю, но боцман, старая кочерыжка, удержал и накинул ему на плечи, сбросив с себя, добротный плащ. Дождавшись, когда плащ был надет, а пуговицы застегнуты, сделал шаг в сторону и оглянулся на вахтенного офицера. Тот вскинул ладонь к виску:
— Отправляй!
На фрегате (к этому времени он сблизился с крейсером на предельно безопасную дистанцию) втугую выбрали фал и трос, и тогда Владимир толкнулся пятками. Блочок взвизгнул, петля качнулась — человек скользнул за борт, промчался над гребнями волн, миг — и завис между кораблями. Даже ног не замочил: на фрегате четко фиксировали трос. «Ловкие ребята у этого О’Греди... Чистый экспресс!» — успел подумать Владимир, но тут же и мысли и он сам полетели кувырком, с маху обрушились в тусклую, словно олово, ледяную воду. Плащ держал, вздувшись пузырем, и это как-то помогло собраться с мыслями, которые продолжали «кувыркаться». Что произошло?! Во всяком случае, виновен не О’Греди. Рывок был таким, словно бы крейсер врубил полный ход. Очевидно, сыграли боевую тревогу. Да-да, скорее всего... Оттого рванул и дзинькнул гитарно трос, швырнул, как пружина в головокружительное сальто, едва не сломавшее шею и спину. И все на свете. Или... Если бы на фрегате не сбросили трос (а «Черуэлл» и сам стремительно набирал скорость), он бы наверняка лопнул и... обрывок бы распластал «мистера Арлекина» надвое.
Первое, что бросилось в глаза, когда удалось высвободиться из петли и волочащегося сквозь водную толщу троса, — лохматый бурун фрегата и пляшущий на его поддавках спасательный плотик. Обычный, самый простенький, из жестяных труб-понтонов, соединенных сваркой в небольшой четырехугольник. Понимая, что сил не будет уже через минуту — все высосет ледяная вода, он бешеными саженками нагнал плот, взобрался-свалился внутрь и в отчаянии погрозил кулаком. Кому? Да всем. И кораблям, бравшим «Абердин» в кольцо и уходившим вместе с флагманом на зюйд, и морю, и небу. Небу — в первую очередь: надо же — именно сейчас, именно в этот момент тревога!..
Как и в прошлый раз, когда лихие британцы сбросили с обломка «Заозерска», в воде не задержался — побыл всего ничего, но, как и тогда, начало саднить кожу на голове. Заныли корни волос и зубы. На плотике от ветра не укроешься — идеальное место, где можно в два счета околеть от осенней холодрыги. И весел не оказалось. Будь хотя бы одно — махал бы как проклятый, греб до испарины, до изнеможения, чтобы, как говорится, аж плотик раскалился и чтобы мигом просохла одежда. Что ж, придется согреваться другим способом... Он сбросил плащ, разделся догола. Спину обожгло, зуб не попадал на зуб, сводило лопатки и пальцы, но, вздрагивая и двигая с трудом непослушными пальцами, выжал каждую тряпку, торопливо, как мог, натянул влажную одежду и стал лупцевать себя по груди и бокам, мять-щипать руки-ноги, шею, живот — все подряд, лишь бы ощущать боль, знать, что тело живо и, кажется, будет жить. Слегка согревшись и передохнув, проделал эту же процедуру и во второй раз, и в третий, и в четвертый. И лишь теперь, запыхавшись и обессилев, закутался с головой в плащ и начал соображать что к чему.
Неужели о нем з а б у д у т? Коммодор, скорее всего, так и поступит — обмылок банный, аристократ зачуханный: что ему какой-то плебей-капитанишка, к тому же не британский подданный — славянин! Да, но фрегат... Должен вернуться. Должен! Они же сбросили плотик. Значит, нужно продержаться ночь. Впрочем, и день еще не закончился.
И снова стащил плащ, и снова принялся терзать свое тело. Щипки и тумаки не только согревали, но и отвлекали-успокаивали: нервы что-то начали пошаливать после стольких событий. Только один раз в течение, пожалуй, часа Владимир оторвался от своего занятия. Встрепенулся и замер, услышав далекий грохот пушек. Потом все стихло, наползли сумерки, и вскоре тьма поглотила даже ближние гребни; остались плеск да изнуряющие взлеты и падения, бесконечная качка в жестяном бублике.
Снова навалился и стал одолевать холод.
Снова пришлось елозить по днищу и заниматься, как он теперь называл свою возню, «нанайской борьбой». Тогда и ударился пребольно чашечкой колена о какой-то выступ. Ощупав, обозвал себя распоследними словами: он, капитан и опытный моряк, не подумал, не вспомнил про аварийный запас. Это же крышка отсека!