Голая какая-то и нежилая, хотя вроде бы все на месте. И вдруг понял, что каюта эта — убитого старпома. Пока Арлекин прохлаждался в чистой постели, ее хозяин лежал где-то в глубине фрегата, довольствуясь простынью и навсегда отрешившись от моря и «Черуэлла», от этой голой каморки, в которую больше н и к о г д а не войдет.
«Война — океан скорби, и я — не единственный пловец в его суровых водах. Тонет один, другой обязан добраться до цели. Этот — на дне, О’Греди еще на плаву, я тоже плыву. Надеюсь, и фрегат достигнет берега... — Владимир оделся, приподнял на столе конус салфетки: бутерброды и банка с пивом. Аппетита не было, но жестянку опростал с удовольствием. — Странная тишина... Будто и не было бурной ночи. А может, потому и тишина, что ночка темная была? Фрегат-то, кажется, ползет на одном двигуне!..»
Набросив салфетку на остатки завтрака, повесил полотенце на квадратное, в ореховой рамке, зеркало: ночевать, конечно, вернется, но день пусть повисит. Так, говорят, положено.
На мостике встретили сдержанно, но в молчании моряков чувствовалось нечто похожее на уважительную признательность. На вахте был тот же пожилой лейтенант. Очевидно, не менялся с ночи. Однако запавшие щеки успел выскоблить до синевы, отметил мимоходом, поздоровавшись с ним и первый делом спросив о состоянии командира.
— Слаб, но — в сознании. Хочет видеть вас, — ответил офицер, — но прежде, если позволите, я задержу вас на две-три минуты.
Они прошли на «веранду».
— Вам известно, что мы направлялись в Ливерпуль?.. Теперь положение изменилось. Вал...
— Заклинило все-таки?
— Да. Левый. Но и правый едва жив. Трудно сказать, надолго ли хватит опорного подшипника... — Лейтенант сморщился, как от кислого. — Впрочем, вопрос в другом... — Он потер щеку. Заметив, что собеседник слишком пристально разглядывает горизонт, оживился. — Это Оркнейские острова. Северо-западная кромка. Отсюда рукой подать до Скапа-Флоу. Вероятно, знаете, что в тамошней бухте база нашего флота?
— Еще бы...
— База флота, но нет ремонтной базы, — скаламбурил лейтенант. — В Скапа обычно стоят линкоры и тяжелые крейсеры, которые уходят на ремонт в метрополию, куда, собственно, добирались и мы, пока не изменились обстоятельства. Боюсь, «Черуэллу» не добраться своим ходом до Ливерпуля. Мы идем в Скапа-Флоу, вы — отправитесь в Керкуолл, административный центр архипелага.
— Но если в Скапа нет ремонтной базы, то...
— Час назад получено радио, что в бухту пришла плавучая ремонтная мастерская. Тяжелым кораблям от нее мало проку, но в Скапа стоят и подлодки. Мастерская специальная — на ней корпусники и водолазы. Думается, они нам помогут.
— Значит, «Черуэлл» сейчас направляется в этот...
Кё... Кё...
— Нет, мы не идем в Керкуолл, — улыбнулся лейтенант, — мы вынуждены отказаться даже от этого — лишние мили. Вас примет на борт катер береговой охраны и доставит в Южную гавань Керкуолла. Оттуда — всего несколько миль до центра города.
— Несколько миль... А сколько миль до Лондона?
— До Лондона — самолетом. Когда? Это уж как повезет, — собеседник пожал плечами, не желая вдаваться в подробности, которых, скорее всего, и не знал. — А сейчас идите к командиру. У него доктор. Поинтересуйтесь у эскулапа — он недавно летал в Лондон с архипелага.
...Воспаленный взгляд запавших глаз, осунувшееся лицо, желтый лоб, стиснутый бинтами, — так выглядел О’Греди. Но глаза его, в траурной кайме, блеснули, увидев вошедшего.
— Понаслышан... — Голос сиплый, пересохшие губы потрескались от внутреннего жара; доктор вскочил из-за стола — поднес ко рту О’Греди чашку с водой, оттеснив посетителя. Тот сел в стороне, приподнял брови: уж так, мол, получилось, что пришлось покомандовать и, спрашивая взглядом, как-де чувствует себя лейтенант-коммандер, взглянул на эскулапа. Тот встопорщил плечами халат.
— Говори... Чего мнешься... — О’Греди прикрыл глаза.
— Предплечье, сэр... — Доктор покосился на раненого, но тот лежал спокойно, словно ничего не слышал. — Раздроблена правая лопатка... Пуля в легком, ну и... так, мелочи, — стащил с переносицы очки и, по-куриному склонив голову чуть ли не к плечу, оценивающе взглянул на О’Греди. — Сейчас главное — покой. Не утомляйте его разговором, сэр!
— Иди!.. Больше всего меня утомляешь ты... Я устал от твоих забот... — Лейтенант-коммандер открыл глаза и, когда доктор исчез, криво улыбнулся: — Нарвался бульдог на наковальню: хвост отвалился и морда — всмятку...
— Хвост, положим, в детстве укорачивают, — бодренько заметил Владимир, потому что шутка О’Греди слишком уж смахивала на самобичевание командира фрегата, а это совсем ни к чему.