Гости скучились «по интересам», разбрелись по залу и, выбирая напитки и закуски, обсуждали, соблюдая, разумеется, приличия, некоторую странность награждения русского моряка. Присутствующие не были новичками в дипломатическом мире и прекрасно понимали, что, несмотря на союзнические обязательства, соперничество продолжается во всех сферах, на всех уровнях. Война, быть может, даже обострила некоторые разногласия, но их прячут, не выпячивая до времени. Словом, вручение награды, в сущности, безделица, но — пикантная, дающая возможность и эдак и так освещать и строить домыслы о некоторых нюансах отношений между Соединенными Штатами и Соединенным Королевством.
Советских дипломатов было немного. Лишь те, чье присутствие диктовалось необходимостью. Среди прочих — военно-морской атташе, только что вернувшийся в Лондон и еще ничего не слышавший об одиссее соотечественника. По его просьбе Владимир поведал кое-что о своих мытарствах. В частности, о последних днях вынужденного безделья в Кёркуолле.
...Власти ничем не могли помочь капитану. То ли действительно тянули и мурыжили, то ли вылет в Лондон не мог состояться по тем причинам, что приходилось день за днем выслушивать в штабе укрепрайона. Тут и нелетная погода, и отсутствие авиагорючего. А то вообще вылеты отменялись по неизвестным причинам и приходилось строить догадки, которые не приносили ни радости, ни спокойствия. Получив очередной отказ или очередное обещание «всячески способствовать скорой отправке», Владимир то уходил в гостиницу — унылое, по настроению, здание из красного песчаника, — а то отправлялся к морю. Чаще прогуливался по трехсотметровому отрезку улицы между гостиницей и собором Сент-Магнус, раскланиваясь со знакомыми рыбаками, которые вели лов поблизости, в заливе Бей-оф-Кёркуолл, а вечера проводили в пабе на берегу. Они, знавшие историю русского моряка, недоумевали: зачем небо, если существует море? Зачем самолеты, если существуют пароходы? И Владимир решился.
— Получив из нашего посольства телеграфный перевод, — Владимир отхлебнул из бокала, — я всерьез задумался о морском путешествии и заявил властям, что намерен выехать в Стромнесс, оттуда — пароходом — в Скрабстер на севере Шотландии ну и... далее. Как они взвились! Сначала запретили трогаться с места, потом решили дать сопровождающего. В конце концов подчинились обстоятельствам. То ли денег пожалели, то ли няньки под рукой не оказалось, зато нашелся самолет, и я ближайшей ночью вылетел в Лондон, где имею удовольствие беседовать с вами, — скороговоркой закончил капитан-лейтенант, потому что, пересекая зал, к ним направлялся Маскем в сопровождении американского посла и военно-морского атташе. Судя по всему, Маскема в е л и, шел он явно не по своей воле и выглядел достаточно кисло.
— Представьте, господа, они, мой друг адмирал и н а ш сегодняшний именинник, — посол добродушно склонил перед Владимиром седую гриву, — старые знакомые и, так сказать, соплаватели по «Абердину». Вот она, солдатская скромность! — И хотя последняя фраза о скромности была совершенно, как подумал Владимир, «не пришей кобыле хвост», глаза дипломата выдавали старого интригана из тех, что способны стравить собутыльников просто ради собственного удовольствия. — Правда, мой атташе уверяет, что между вами были какие-то недоразумения? — На лице посла светилась каждая морщинка.
— Стоит ли вспоминать о них в такой день? — Атташе, краснощекий мужчина в чине кептена, с сигарой во рту, делавшей его похожим на Черчилля, забеспокоился: — Надеюсь, недоразумения исчезли, и вы, как положено союзникам и собратьям по оружию, подымете бокалы за нашу общую победу.
Маскем натянуто улыбнулся. Одними губами. Неприязни не скрывал, хотя и не выпячивал. Выслушал посла, выслушал кептена, склонил седую породистую голову с аккуратным прибором и, слегка приподняв бокал, сухо поздравил «мистера Арлекина» с наградой.
Никто из присутствующих, и это естественно, не слышал об этом имени капитан-лейтенанта. Как говорится, для этого не было повода. Заметив на лицах понятное недоумение, тем более, Владимир молчал, Маскем добавил с оттенком пренебрежения, что «экстравагантность, гм... псевдонима, неким образом согласуется с тем фокусом, что имел место на фрегате «Черуэлл», и поистине изумляющей осведомленностью наших славных союзников, — (корректные поклоны послу и атташе), — с т о й стороны Атлантики о событиях на крейсере, где я держал флаг начальника конвоя».
Адресовав этот витиеватый и туманный комментарий американцам, повернулся к советским дипломатам и капитан-лейтенанту:
— За вашу удачу, господин Арлекин! — Адмирал вторично приподнял бокал и ждал того же от капитан-лейтенанта.
— На крейсере, помнится, вы признали за мной право считаться европейцем, в вашем понимании, естественно, — Владимир говорил хотя и негромко, но медленно и отчетливо. К ним начали прислушиваться. — Не знаю, как поступают в подобных случаях н а с т о я щ и е европейцы, но я, славянин, не пью со своим палачом даже за удачу, ибо его удача — мое поражение.
Лицо Маскема покрылось пятнами и вдруг побелело, как некогда на «Абердине».
— Предлагаю выпить... — Арлекин повернулся к американцам: — Удача — это случайность. Выпьем за неизбежное и закономерное: за победу над фашизмом любого вида и любой национальности.
Атташе, капитан третьего ранга, сжал локоть Арлекина: мол, сбавь обороты, сердечный!.. — но крохотный дипломатический спектакль уже приблизился к финалу. Маскем внешне вроде бы никак не проявил своего неудовольствия. Рывком задрал подбородок и как бы стал еще прямее. Стоял так несколько секунд, взирая перед собой совершенно оловянными глазами, вдруг развернулся и зашагал к дверям, продолжая сжимать в кулаке бокал с коктейлем.
Седоголовый янки-посол пожал плечами, допил виски, улыбнулся и раскланялся, сославшись на дела. Кептен погасил сигару, сунул ее в футляр и достал алюминиевый портсигар — обычную поделку флотских умельцев с изображением крейсера на крышке.
— Мне подарили его в Мурманске ваши парни. Смею надеяться, что, хорошо зная их, знаю и русских вообще: вы — надежные и порядочные люди. Поэтому открою вам — только вам, понимаете? — небольшой секрет.
...Кептен знал историю капитана «Заозерска», так как интересовался точными сведениями о каждом караване. Особенно копался, досконально и въедливо, в причинах неудач, добросовестно суммируя каждую мелочь. Формировался новый конвой, поэтому требовался тщательный анализ предыдущих ошибок. Это далеко не праздное любопытство стало причиной встречи кептена и адмирала Маскема.
— Я получил красочное описание всех перипетий злосчастного похода. Адмирал не в лоб, но исподволь, намеками и недомолвками давал понять, что во всех неудачах виновны «тихоходы», лишавшие маневренности корабли эскорта, и, безусловно, громадное преимущество немцев в воздухе, усиливающиеся с каждым днем удары субмарин. Конечно, адмирал ни словом не упомянул о русском танкере, брошенном, в сущности, на произвол судьбы, как не упомянул о собственных промахах и ошибках. От этого, от невыгодных деталей, он ловко уходил, поэтому впервые о «Заозерске» и его капитане я услышал в Адмиралтействе во время случайного разговора о роли крейсера «Абердин» в организации обороны каравана. В том смысле, что капитан танкера обязан крейсеру своим спасением. Об этом, конечно, говорили мимолетно, как о незначительном факте, но я дивился, что Маскем не упомянул столь выигрышной детали, в лучшем свете рисующей и его самого, и его подчиненных. Повторная встреча с адмиралом и вроде бы невинный вопрос о русском моряке вывели его из равновесия. Маскем утратил невозмутимость. Сначала обвинил чуть ли не весь белый свет в некоей предвзятости, потом раздраженно заявил, что «все эти вопросики, основанные на чьей-то болтовне, не что иное, как происки злопыхателей, а также, поверьте мне, красных и комми, которые всегда готовы оболгать честного офицера». Стоит ли рассказывать, что во мне заговорило настоящее любопытство: что-то ведь скрывается за этим?!
Они распрощались недовольные друг другом, а вскоре английские коллеги свели кептена с офицерами Адмиралтейства, друзьями лейтенант-коммандера О’Греди, и он постарался выпотрошить их. Впрочем, в том не было труда. На свет появился рапорт командира «Черуэлла» и ходатайство офицеров фрегата. Последовал детальный рассказ о происшедшем на крейсере и — взаимные расспросы. Прощупав настроение кептена, офицеры выложили просьбу О’Греди предпринять какие-то шаги по дипломатическим каналам «в защиту попранной справедливости». Кептен обратился к своему боссу.