— Принимай! — Он узнал голос Виктора. — Ты на печку поставь что-нибудь тяжелое, хоть канистру с водой, сорвет ведь опять...
Новый порыв ветра навалился с присвистом, частая дробь крупных капель заплясала над головой, и Сашка почувствовал на лице мелкую морось: дождь пробивал брезент, сыпался холодной пылью. Еще раз рвануло палатку, и раздался отчетливый звон — «та-а-ун!» — словно струну порвали, тут же с веселой злостью закричал Семен:
— Антенну сломало!..
Распахнулся полог, и рядом с печкой посыпались дрова. Залез в палатку Витька, с него текло ручьями.
— Вы чего в темноте сидите? — спросил он весело.
— Семен, где-то контакта нет, не горит лампочка, — сердито позвала Надюха.
— Сделаем... — В палатку протискивался Семен, как сивуч, отфыркиваясь из-под печально обвисших усов. Дождем и ветром ему расчесало голову на прямой пробор, цыганские кольца бороды выпрямились, и она теперь торчала вперед клинышком. Он прошел к аккумуляторам, посветил фонариком:
— Так вот она почему не стреляла — не заряжена была... — Свет зажегся, — Саша, давай еще свечей, теперь не задует... Устроим иллюминацию. Может, теплее будет?
Сашка хмыкнул, полез за свечами. Он уже начал успокаиваться.
— Сашок, дунь в печку — остались там угли?
— Ничего, у меня под раскладушкой мешок бересты, с прошлой точки, — сказал запасливый Витя-Ноль-Девятый.
— Давай, действуй.
Через минуту печка загудела, железные бока засветились малиновыми пятнами, от земли и одежды пошел пар. Они сидели и слушали, как над головой захлебывался ветер, обвальным дроботом сыпался на палатку дождь и грозно бурлила река, с гулким стуком перекатывая под водой камни.
— Ладно, переодеться надо, а то и насморк можно заработать, — сказал Виктор, нагнулся над печкой и отжал свои длинные волосы.
Они задули свечи, отключили лампочку, чтобы дать переодеться Надюхе, а сами сидели и чесали языки в темноте:
— А у Семена фляжка со спиртом есть...
— У тебя борзометр, что борзость меряет, не зашкаливает? Знаешь же, что бывает хуже...
— Что может быть хуже? — лязгая зубами, спросил Сашка. Его опять начало знобить.
— Много чего... Не дай бог, конечно... Вот сейчас Надя переоденется... А, ты уже все? Тогда зажигаем иллюминацию, завариваем чай, и я могу рассказать — когда бывает худо. Саша, займись чайником, только не давай воде много кипеть — все витамины выкипят... — Семен вдруг сделался непривычно разговорчивым.
Виктор включил приемник, чтобы не так было слышно дождевой дробот, и теперь сидел, крутил настройку:
— Что поймать? «Камчатку-метео»?
— Поймай мне Аллу Пугачеву. «Держи меня, соломинка, держи...»
Витька засмеялся и настроился на «Маяк».
— ...ветер до тридцати метров в секунду, порывами — до сорока. Сильный дождь, — говорил диктор доброжелательным голосом.
— Вот, как по теме, — засмеялся Семен. — Мы однажды тоже сидели в общаге — это на втором курсе было, — до стипендии три дня, денег, естественно, нуль. И кто-то попросил меня: вруби радио, может, музыка там сейчас, веселее жить будет. Я включил на секунду — не музыка, выключил. А там, видимо, радиоспектакль шел, и за эту секунду радио сказало: «Денег нет!» — таким ба-а-сом. Мы полчаса сидели, хохотали — тоже как по теме было...
— Да что за дурацкий край! В июне — снег, в июле — дождь ледяной, — крикнул Сашка, словно стараясь заглушить и плеск дождя, и грозный рокот реки.
Парни переглянулись, пожали плечами.
Дождь хлестал всю ночь. К утру ветер стих, и с неба сыпалась только частая морось, но и она скоро исчезла. Они выспались в эту ночь вволю и когда проснулись — сразу, одновременно, словно их разбудили чьи-то шаги или далекий выстрел, — то в палатке было тихо, светло и жарко. Перед входом поскуливал Рыжий, звал людей. Семен сбросил со спальника ватную куртку — вот запаковался! — и, как был в трусах, полез наружу.
— Рыжий, уйди, морда мокрая... — послышался его голос снаружи. — Ого-го! — Тишина-то какая... Ишь, листву на ольхаче посрывало... А берег... Мужики, метра два берега смыло. Еще два таких циклона, и мы уплывем. Ну, вставайте! Сивучи ленивые, посмотрите, как речку перебаламутило!
Долина реки заметно изменилась. Отмытая дождем до акварельной свежести, расчесанная ветром, она выглядела опрятно. Только палатка, поставленная по-штормовому, сломанная антенна и разбросанные, зацепившиеся за кусты вещи, какие выдуло ночью из палатки, портили картину. Одевшись, на свет божий вылезли остальные.
— Саня, вырубишь новые колья, поставите с Виктором палатку по-человечески. И приберите барахло. Витя, потом займись антенной, может, вечером выйдем на вечернюю связь. Я займусь аппаратурой.
Для начала Семен вытащил все панели из станции, повесил на солнышке сушиться. Потом перетаскал на место все батареи и аккумуляторы, которыми прижимали завернутый полог. Посмотрел магнитометры — в ямах было сухо: фанера, укрытая полиэтиленом, прижатая кусками дерна, воду к приборам не пустила. Тогда он решил пройти по проводам: проверить, может, где ветром подняло, электроды водой вымыло... Но не успел отойти на полсотню шагов, как у него под ногами взорвался выводок куропаток. Семен вздрогнул, засмеялся. Он вернулся, вытащил из-под спальника ружье, сунул в карман горсть патронов, потом подумал и взял рюкзак.
— После такой ночки грех не прогуляться, — сказал он примирительно. — Надя, если я задержусь, через час поставишь панели на место, подключи и проверь станцию. А я куропаток посмотрю.
Семен решил выйти на тундру по ручью, что был отмечен в полевом журнале как безымянный. Мокнуть в высокой траве и вправду не хотелось.
Понапетлял этот ручей за свою короткую жизнь, понапутал, непутевый... По берегам он зарос высокой травой, ну да ее все равно было меньше, чем в зарослях ольхача, ишь — вымахала трава за месяц, торопится прожить свой короткий век...
Семен все-таки промочил рукава, пока пробирался сквозь заросли, вышел на берег ручья, снял с плеча ружье, смахнул со стволов маслянисто-отдельные капли воды, протер ореховое ложе подолом рубахи... Осмотрелся.
Здесь было тепло и тихо. Солнечный свет, пробившись сквозь плотную траву, ложился на землю ясно ощутимыми горячими пятнами. Семен ступил в воду. Она сжала сапоги, холодом охватило ноги. Течения почти нет. Ливневая вода уже схлынула, и только по ямам сохранилась глубина, а на перекатах уже и камни пообсохли... Надо было пройти по ручью метров триста, и он выведет на чистую тундру; это оттуда было слышно, как веселятся куропатки. Он пошел вверх по ручью и почти сразу же услышал сильный всплеск — за поворотом, почти рядом. Семен замер, и тут же плеск повторился, и даже показалось, что кто-то хрипло выдохнул... Медведь? Семен беззвучно переломил «тулку», перезарядил стволы картечью, и затвор масляно чмокнул, взводя пружины для двойного удара. Медленно, ступая с пятки на носок, он двинулся вдоль ручья. За крутым поворотом, закрытым от глаз высокой травой, было тихо.
Сдерживая дыхание, прижался к высокому берегу и медленно-медленно заглянул за поворот. Медведя не было. «Да что за черт?! Он что — растворился? Не мог же он уйти совсем без треска и шороха...» Семен вышел на середину ручья, уже не прячась, и тут резкий плеск раздался почти под ногами, и сердце сорвалось, бухнуло размашистыми ударами. Тьфу ты, дьявол! Метрах в трех, в пересыхающей луже, где и воды-то было на ладонь, лежала крупная рыбина.
Семен подошел, носком сапога опрокинул ее на бок, и она покорно вытянулась, замерла, только жаберные крышки шевелились часто-часто. «Кижуч, — подумал Семен. — Да как же тебя сюда занесло, бедолагу?»
Семен нагнулся, подхватил кижуча под жабры, приподнял на вытянутой руке, отстраняясь от бьющегося хвоста. Пальцами он почувствовал песок под жабрами, и сразу все стало ясно...
Ночью, когда рушились в речку Радугу куски берега, подмытые обвальным дождем, когда с гор по ручьям летела взбаламученная вода, когда набухли черной водой сухие речки с песчаными руслами — понесло в речку всю эту грязь и песок, сорванную листву и коряги. И рыба, которая уже пошла на нерест живой плотной массой, начала задыхаться. Вспененная, слепая вода царапала взвешенным песком неподвижные рыбьи глаза, забивала жабры, обдирала кожу, разукрашенную красными пятнами брачного наряда... И тогда нерестовый вал смешался, рассыпался, и рыба начала уходить по притокам речки Радуги, по этим спокойным тундровым ручьям.