Для Тима повторение это было похоже на аутотренинг, стало действительно легче. «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли». Ох, если бы этого было достаточно для благоденствия, как почитали бы родителей своих джанатийцы, мама, пожалей меня, убогого. «Не убий» — шестая заповедь, кстати, почему шестая, а не первая… Грешен, задаю вопросы, Господу виднее. «Не прелюбы сотвори» — какие там, к черту, прелюбы в таком возрасте и состоянии. «Не укради» — вот он, восьмой грех, за него и кара…
— Вермикулит! — прозвучало в темноте. Тим вздрогнул, он впервые слышал это слово, и оно показалось ему страшным. — Сотворим молитву всевышнему, всеблагому, породившему вас, недостойных.
— Если вы настаиваете, — пробормотал Тим.
— Тогда «Отче наш». Я послушаю.
Тим, запинаясь, начал: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе, э… э?»
— Хлеб наш…
— Да, «хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим… и… э… не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь».
В течение своей небезгрешной жизни Тим редко пользовался молитвами и не ходил к причастию, полагая, что каяться ему не в чем.
— Неплохо, но на латыни это звучит лучше.
— Я не знаю латыни, извините.
— Катастрофа стратостата! — заорал таинственный собеседник. — Тогда на хинди? Может, попробуем… — И после паузы: — У нас гость, хозяин. Пришел через окно. Конечно, хозяин, гость в дом, бог в дом… Как говорится в притчах царя Соломона: «Не отказывай в добре тем, кому оно следует, когда есть в твоих руках сила к свершению». Сидит в кресле…
Тим лихорадочно прислушивался. Как это он сразу не сообразил: автомат, обычный домовый автомат. Панель с кнопками где-нибудь в прихожей. Это он по программе развлекает гостя… Найти и выключить. И бежать, пока не поздно. Тим вскочил, двинулся, вытянув руки вперед, и уперся во что-то цилиндрическое.
— Вам лучше сесть, — прозвучало над ухом. — Хозяин хочет, чтобы вы его подождали. Он скоро прибудет.
— У меня нет времени, зажги свет! — приказал Тим, и тотчас в комнате посветлело, свет исходил от потолка и стен, без тени. Слэнг увидел перед собой обычного робота-андроида и ощутил покалывание в ладонях. Он быстро убрал руки. Робот — это хуже, но в кухне, наверное, можно открыть окно. Двери в дом, конечно, открываются на голос хозяина, а окно — можно. Он обошел робота, переступая через кучи книг, сроду такого количества в частном доме не видел, толкнул створку, потом надавил плечом и вывалился прямо на чьи-то руки.
— А вот и хозяин, слава богу! — сказал робот за спиной Тима. — Он будет рад знакомству.
Хозяин вернул Тима в комнату, поддерживая его за талию и излучая доброжелательность.
— Я знаю о вашем визите. У меня с Ферро постоянная связь, и я слышал ваш разговор, возвращаясь домой. Я доволен, что успел застать вас, вечерами бывает так одиноко. Но вы, кажется, собрались уходить? — Он поправил изящную прическу. Поднятые к вискам прямые брови, нос с горбинкой и черные усики на худощавом лице — это хорошо смотрелось.
— Чего уж теперь, — сказал Тим. — Теперь буду ждать полицию.
Хозяин усадил ночного гостя в кресло, смахнул на пол справочники, он словно не слышал слов о полиции.
— Познакомимся?
— Тимоти Слэнг. Бывший страж морали, бывший уважаемый гражданин одного не очень большого города, ныне бродяга и, как видите, неудавшийся домушник. Личность, созревшая для тюрьмы, — вяло отрекомендовался Тим. Может, хозяин сочтет его слова за шутку? А, не все ли равно, сгоревшего не подожжешь. Похоже, бить не будет. Усталое безразличие охватило Тима. Слишком много впечатлений для одного вечера: придурковатый кибер, заставлявший его читать молитву в темноте, придурковатый хозяин, который почему-то не спешит звонить в центурию.
— Вы откровенны, я верю, что эта характеристика не противоречит фактам, — усмехнулся хозяин. — Меня зовут Вальд. Я наладчик мыслящих автоматов, таких, как мой Ферро. Дефицитная профессия. Фирма платит неплохо, но меньше того, что я стою, поверьте. Но, вижу, на ниве морали вы не преуспели.