Теперь оставалось одно — ждать. Ждать и глядеть на белесый экран обзора. Наконец по его поверхности прошла многоцветная рябь, он потемнел, распахнулся в бездонную глубину космоса, заполнясь искрами звезд и боевых кораблей Союза.
— Видим тебя! Через пару минут переброс на Долию! — услышал Глеб восторженный голос Лаума и в ту же секунду почувствовал, как что-то изменилось в энергоцентре. Оглянулся. Часть стены зала управления исчезла, на месте ее зиял прогал, освещенный ярким зеленоватым сиянием. Туннель связи, догадался он. Темпоральное поле снято, и Барнгал смог его активизировать. Значит, сейчас все и начнется, сейчас они оттуда посыплются. Только переброс нарушит туннель, и надо до него продержаться.
Рванув из кобуры лучемет, Глеб в два прыжка достиг космобота и укрылся за ним, готовый к бою.
Когда первая тень метнулась из прогала, он выстрелил. Вспышка, короткий крик, и врага не стало. За первым последовали второй, третий — возникая темными силуэтами на ярком зеленом фоне, они были отличными мишенями, но Глеб понимал, что рано или поздно противник изменит тактику. И действительно, после гибели пятого барнгальца из туннеля вырвался огненный шар, устремясь к космоботу. Взрыв отбросил Глеба к стене. Последнее, что он успел заметить, была фигура еще одного, возникшего из зеленоватого сияния барнгальца.
Когда он снова открыл глаза, прогал исчез — энергоцентр был переброшен на Долию. Превозмогая боль во всем теле, Глеб встал и поплелся к выходу в кольцевой коридор, ведущий к шлюзовым камерам, но, почти дойдя до них, остановился — в памяти всплыл последний, живой, барнгалец. Куда он делся? В зале управления его нет, и, значит, быть он может только в отделении энергонакопителей. Осознав это, Глеб похолодел: стоило врагу снять защитный кожух хотя бы с одного аппарата — и последует взрыв, способный уничтожить Долию.
Додумывал он уже на бегу. Боль исчезла, отступила за край сознания и новые силы влились в тело. Вот и массивная дверь. Глеб повис на штурвале замка, но тот, заклиненный изнутри, остался недвижим. Не помог и лучемет, слишком медленно поддавался металл, и тогда, сминая пространство, он перебросил себя внутрь.
Сразу за дверью находилась обзорная площадка, с которой видны были огромные шары накопителей, расположенные метрах в десяти внизу и защищенные прочной стальной сетью. Пахло озоном. От обзорной площадки вверх шла крутая лестница к прозрачной кабине, где помещалось управление манипуляторами. Барнгалец находился уже там, колдуя над пультом. Он заметил Глеба и оскалил зубы в ухмылке. Манипулятор, многотонное подобие руки, висевший до этого под потолком, ожил и устремился к обзорной площадке. Клешневой захват был сомкнут, точно гигантский кулак. Глеб успел отскочить, но споткнулся, упал и выронил лучемет. Круша стену, кулак ударил совсем рядом. Взвыли сервомоторы, оттягивая манипулятор назад, и, уходя, он точно скребком смел лучемет с площадки. Раздался короткий треск электрического разряда — упав на защитную сеть, оружие превратилось в оплавленный кусок металла.
А манипулятор снова двигался. Скорость его стала значительно медленней, но теперь механическая рука раскачивалась из стороны в сторону и неминуемо должна была настичь Глеба. Наверху что-то злорадно кричал барнгалец.
И тогда Глеб взлетел. Он увидел ужас на лице врага, увидел, как тот судорожно дергает дверь, в надежде ее закрыть, но в следующую секунду был уже в кабине и вложил в удар всю свою ненависть. Барнгалец согнулся пополам, когда же Глеб ударил его вновь, беспомощное тело рухнуло на пол.
А внизу нарастал скрежет — это кулак манипулятора, смяв обзорную площадку, медленно сползал по стене. Если он прорвет защитную сеть и врежется в кожух накопителя, тот не выдержит, и последует взрыв, понял Глеб. Как же его остановить? Он мрачно оглядел разноцветные кнопки пульта — во время предполетных тренировок об управлении манипуляторами речь не заходила.
Механический кулак опустился уже метра на два.
А, была не была, буду пробовать по очереди все, решил Глеб и нажал первую. Клешни с глухим стуком раскрылись. Нажал вторую — закрылись вновь. Мог бы и сам сообразить, зло подумал он, нажимая следующую. Движение манипулятора из стороны в сторону прекратилось, зато вниз он пополз значительно быстрее. Теперь до сетки оставалось не более метра. И в эту минуту Глеб, еще не осознавая, что делает, мысленно приказал манипулятору остановиться. Надсадно взвыли сервомоторы, и невероятная тяжесть навалилась на плечи, будто многотонная-клешня опускалась прямо на него, приминая к полу. Казалось, еще немного, и он, раздавленный, упадет, но внезапно под потолком заскрежетало, полыхнул огонь, и манипулятор замер.
Тяжесть исчезла, но Глеб еще долго стоял недвижим, студя лоб о прохладное стекло кабины. Шорох и крадущиеся шаги за спиной заставили его повернуться — и вовремя: кулак ожившего барнгальца пронесся в сантиметре от виска. Он вернул удар, однако сил было мало, и противник вновь перешел в атаку. Вскоре глаз Глеба заплыл, губы кровоточили, он еще держался, в глухой обороне пытаясь сохранить остаток сил, но понимал, что долго так продолжаться не может. И тогда, поднырнув под руку барнгальца, схватил его поперек туловища и, почти теряя сознание, взлетел. Стеклянный шар кабины раскололся от сдвоенного удара их тел, осколки лезвиями рассекли кожу, но он тащил пропитанного ужасом барнгальца и лишь в центре зала, там, где сеть была особенно густой, разжал руки.
Короткий крик, треск электрического разряда, и все было кончено.
У Глеба еще хватило сил выбраться в коридор, чтобы там упасть в изнеможении.
Забытья не было, лишь усталость и боль ушли куда-то, уступив место беспредельной пустоте, и хотя глаза Глеба были открыты, он не видел ничего, кроме серой неподвижной дымки, сомкнувшейся вокруг. Временами ему казалось, что и сам он исчез, растворясь в ней, став ее частью.
А потом возник слышанный не раз, ровный, без интонации, голос. Слова, произносимые им, были по-прежнему не ясны, но общий смысл того, что говорилось, странным образом становился понятен, точно на камертон отзываясь изнутри, проступая в памяти, как давно и безнадежно забытое возникает вдруг по прихотливой ассоциации с чем-то случайным.
Серая пустота отступила, и Глеб наконец пришел в себя, но продолжал неподвижно лежать на жестком полу, постигая открывшуюся ему истину, боясь лишним движением вспугнуть голос. Все наконец становилось на свои места, поддавалось объяснению — и его видения, и память Ватарамы, и не свойственные ни землянам, ни жителям Тээры способности.
Когда же голос замолчал, покинув его навсегда, огромная благодарность и восхищение Ватарамой охватили Глеба.
Дерзновенна была их попытка передать свои знания и способности цивилизациям, лишь только начинающим свой путь, из-за отдаленности еще не известным Барнгалу, но не застрахованным от встречи с боевыми кораблями империи. В самый разгар восстания ушли к намеченным планетам экспедиции. Ушли в глубокой тайне, увозя с собой мощные ретрансляторы. Их устанавливали на естественных или искусственно создаваемых спутниках, монтировали спешно, а когда все было готово, к планетам понесся могучий поток информации. Гибель Ватарамы оборвала связь, но основа была заложена. В глубине сознания жителей десятка миров, в том числе и Земли, поселилась память мятежной планеты. Ничем себя не обнаруживая, она передавалась от поколения к поколению, лишь иногда, при одиночных мутациях, проявляясь в странных, непривычных способностях. И тогда возникали легенды о телепатии, левитации и иных чудесах.
Скрытая, она дремала и в Глебе, но регенератор Дины Атар пробудил, а два посещения Цитадели Ватарамы усилили ее. Полностью же восстановление памяти произошло под воздействием темпорального поля. Это напоминало восхождение по многоступенчатой лестнице, и он знал, что находится сейчас на самой вершине.
Глеб с трудом приподнялся и встал. Снова вернулась боль, она нарастала от шага к шагу. Несколько раз, когда казалось, что сознание покинет его, он отдыхал, привалясь к стене коридора, а потом снова шел. Упрямо шел к шлюзовой камере. И хотя боль была невероятной, он твердо знал, что не умрет, не должен умереть. Память Ватарамы в миллиардах живых существ на десятке планет властно звала его, требовала освобождения. Он был единственным связующим звеном и уже поэтому обязан был выжить. Огромное дело предстояло ему. Дело на всю жизнь.