Ассистент обратил индикацию внутрь Машины и отключил наружный операторский пульт. Теперь Доктор ощущал состояние главных мета-узлов Машины и мог на них воздействовать сам, и, что главное, кроме него — никто, теперь он владел Машиной. Ура, казалось бы, но радости ощутить он не успел. Безбрежная черная пустота, в которой он только что свободно витал и тишину которой лишь время от времени нарушали инородные голоса ассистента и его мальчишки, — эта восхитительная пустота расцветилась вдруг сотней звезд — индикаторов Машины. Звезды стали назойливыми ориентирами, они упорядочили по-своему пространство и такое пространство уже перестало быть нулевым, исходно черным, перестало принадлежать всецело ему, Доктору. Причем, мало того что звезды светили, они исторгали стоны при неполадках в организме Машины, вызывали чувство, сходное с болью, и Доктор теперь просто был вынужден реагировать — корректировать режимы работы своих новых органов. Так что кто кем завладел — это еще как посмотреть.
Новые органы Доктора вели себя по-разному. Очень скоро среди них выявились строптивцы; в Машине обнаружились многочисленные дефекты конструкции, недоработки (первая модель, еще бы), огромное количество мелких накладок, сбоев и холостых циклов — хотя они не влияли на работу «мыслящей среды» принципиально, но раздражали Доктора ужасно. Волей-неволей он принялся сравнивать новое свое «тело» со старым. Рукотворное чудо сильно уступало природному. Утраченному. Навек. Опять явилось горькое и пугающее чувство западни; мешок: кажется, вот-вот задохнешься, погибнешь в муках, — опять сон?! Он инстинктивно задергался, словно затем, чтобы освободиться, выскочить из мешка, и — о ужас! — Машина подчинилась хаотическим командам его безумных желаний, взвизгнули и затрепетали звезды-индикаторы: система вышла из равновесия, выбиты блокировки ряда мета-узлов, нескомпенсированные усилия разрушают партнерские цепи, перегрев! — аварийная боль помутила рассудок Доктора, мысль его дернулась еще резче и — сознание покинуло «мыслящую среду».
Сирены не было. Ростик Рубин отключил сирену.
Это должно было случиться. Чем секретнее становилась комната, тем хуже мальчишке спалось. На этот раз он проник в запретную зону, нарядившись в костюм аквалангиста — только без ласт. Отключив сигнализацию и разделавшись с замком, он «вплыл» в комнату и остолбенел. Дико выли вентиляторы, Пахло горелым. На стойке обеспечения ярко мигал аварийный фонарь Главного процессора, лишенная индикаторов Машина мертво дыбилась и чем-то внутри потрескивала. Ростик Рубин растерянно оглянулся на дверь. «Дом сгорел, басом!» — «А ремень как — цел?». Ремень — это ему, Ростику, больше тут никого нет.
Ростик Рубин подбежал к стойке и вернул Главный в исходное состояние. Фонарь погас, стала толчками разгораться подсветка панели. Что это значило, понять было невозможно. Ростик Рубин, содрав маску, обошел Машину кругом, обнюхал — натужный вой вентиляторов понемногу стихал, устанавливался.
Еще погодив, мальчик деликатно нажал кнопку вызова.
— Алё…
Доктор ответил не сразу.
— Август, — едва слышно прозвучал его голос.
— Это я, Ростик Рубин. То есть — это не я, — заторопился мальчик, — это само что-то загорелось, я зашел и так и было, я вот только что зашел. Алё!
— Да, да… Я знаю, что это не ты. Это я сам тут… Что-то мне нехорошо, Ростик.
— Папу позвать?
— Какого папу?.. А-а. Да нет, я уже выровнялся. Надо уметь самому выровняться, это очень полезно. Ничего, я привыкну. Ты-то вон, когда только родился, тоже путался, где чего, ведь верно?
— Я не помню.
— А вот я все помню… Неограниченное существование непрерывной памяти… Да… А где твой папа?
— Спит.
— Спит… Значит, ночь…
— Ночь.
— А ты чего не спишь, Ростик Рубин?
— А я вообще-то ругаться с вами пришел. Вы зачем меня обманули? Это ведь вы велели отцу сигнализацию против меня устроить. А меня, между прочим, никакая сигнализация не берет!
— Ох, мальчик, какой ты шумный… Никто не собирался тебя обманывать. Ты бы постучался, я бы открыл. Но постучаться все равно надо, нельзя же так вот прямо в мозги врываться…
— Ну, я могу убавить громкость.
— Да дело не в этом…
Они помолчали.
— Ты чем болел в детстве? — неожиданно спросил Доктор.
— Я? О, я много, каждую зиму — кашель, насморк и малиновое варенье!
— А такого, серьезного, ничего не было, в больнице не лежал?
— Нет, а что?
— Так…
— А вы мне хотели загробный мир показать, помните? И еще много чего.
— Да, конечно… А родители или бабушка-дедушка у тебя в больнице лежали?
— Да откуда я знаю!.. Ну так как?
— Да я… могу, конечно… — голос Доктора заметно изменился. — Только…
— Ну воот!
— Да нет, я только должен тебя предупредить… Ты это… — Доктор внезапно закашлялся. — Ну… У тебя в голове мои мысли появятся! — вдруг выкрикнул он и тут же спохватился: — И вообще! Уходи! Уходи, Христом-богом прошу!
Мальчуган притих.
— Ну и что… — И попятился.
Настала тишина. Где-то далеко рокотала моторами автострада, над самой крышей просвистел вагон магнитки. Несуществующий Доктор огорченно прочищал несуществующее горло, успокаивался.
— Ты, Ростик, заглядывай, если что… — заискивающе молвил он после. — Так просто, поболтать, постучи — я открою…
Но мальчика в комнате уже не было.
Август Рубин был сильно озадачен. Сотрудничество с Доктором не клеилось. Вот уже несколько дней Доктор натурально отлынивал от работы, ссылаясь то на «комплекс зайца», то на непривычность обстановки, то на головные боли из-за какой-то аварии — какой аварии? — «Тебя бы, Август Рубин, на мое место…». Что-то у него там пригорело. Должно само сгладиться, конечно, за счет резервов, но кто его знает. Надо бы провести мед… эээ… техосмотр, прогнать по цепям диагнотест — но Доктор был почему-то против. А снаружи ничего не видно без индикации — была она, авария, вообще или старик симулирует? Насильно же не полезешь к нему теперь, он все чувствует. Скандал.
— Я сдал кое-что, — докладывал Доктору Август Рубин. — Информационный центр принял семь изобретений и две статьи, вполне нейтральных: «Оптоэлектронная модель мышления» и «Бессмертие: цели и средства». Вы диктовать что-нибудь будете?
— Да, — решительно ответил Доктор, и ассистент обрадованно включил принтер.
— Задание Августу Рубину, — начал Доктор. — Оборудовать помещение полевой сигнализацией и площадку перед дверью и перед окнами — тоже. Оборудовать секретно, чтоб ни одна живая душа. Даже Ростик Рубин. Как понял?
Август Рубин вздохнул. Остановил принтер.
— Что, опять «комплекс зайца»?
— Смеешься, — рассердился Доктор. — Ну-ну. А ты не думал, что придет время и ты сам примешься мастерить свою Машину? И начнешь ты тогда не со статей, а с постройки подземного бункера! Это я тебе точно говорю!
— Да нет, Доктор, — грустно отвечал Август Рубин. — Если я решу не умирать, я в монастырь подамся. Куда-нибудь в Тибет. Только там бессмертие имеет смысл…
— Август, — голос Доктора дрогнул. — Не бросай меня, Август. Вспомни, как счастливо мы с тобой работали. А как ты ко мне домой свою девушку привел — познакомить со светилом, а? Ха-ха!
— На дачу, — поправил Август Рубин. — Не домой — на дачу. — И вздохнул: — Где вот она теперь?
— Да… Нету… Все в Эксперимент всадили.
Август Рубин оторопел.
— Я про девушку! — закричал он. — А вы про что?
— Так ведь и я про то же! — нашелся Доктор. — Я про все! Все и всадили. И это нормально. Все великие умы прошлого так поступали.
— Может, и так — да не так, — принялся тереть лицо Август Рубин. — Поступок можно оценить лишь по цвету мысли, ему сопутствующей…
— Что-то у меня обрыв в этом месте какой-то, — озабоченно пробормотал Доктор. — Ничего не понимаю, что ты говоришь… Ты ведь меня не бросишь, Август? Тебе нельзя, ты гуманист…