Рудольф просунул лом в дверное кольцо, представил, как он сейчас распахнет эту многопудовую заслонку, и ему стало вдруг страшно. Пыль! Он отпустил лом и сильно стукнул три раза по железной обивке. Затем приставил коробку противогаза дном к железу.
— Слушайте меня, кто там есть! Если вы слышите и понимаете меня, стукните в двери чем-нибудь твердым столько раз, сколько там вас человек находится! Жду! Стучите…
Послышался какой-то шепот, затем шорохи и слабый щелчок.
— Понял! Теперь делайте, как я буду говорить. Здесь снаружи радиоактивная пыль! Поэтому отойдите в глубь помещения и замотайте рот и нос чем придется, лучше мокрым! Есть полотенце и вода? Если есть, то заматывайтесь и отходите, а я войду и дам вам защитный костюм. Если поняли, стукните три раза.
Послышалось три щелчка.
Упершись острием лома в выступ шарнира, Рудольф приподнял дверь и потянул на себя. Она приоткрылась.
В БТРе было жарко и душно. В открытый люк натянуло дыма и гари. Маски противогазов были мокры от пота.
— Никола, Никола! Давай поедем, время идет, светает. Бросим их к чертовой матери!
— Ты, Тиша, видать, понял, да не все! Жора как сказал? Рудика и бабу — чтоб непременно! И только в самом-самом крайнем случае… О!.. И то — одного Рудика! А где баба? А если Рудик выберется?! Плохо ты Жору знаешь, я тебе скажу! Не сделай, как ему надо!.. Это тебе не бензинщица… По нонешним-то временам… — передразнил он Тихона.
— Ну ин ладно! Я ведь чтоб как лучше! Только помяни мое слово, мил человек, продаст интеллигенция.
— А ты поглядывай! Те Жора чо сказал?
— Ты, милай, гляжу, из молодых да ранних? Может, он и тебе чо сказал?..
— А ты как думал! Старшим мне велел быть. Начальником автороты меня сделает.
— Ну, ну! — мрачно отозвался Шаклеин. — Заразы этой атомной они наташшат!
— Не бойсь! Он сам ее боится… Смоет как-нибудь!
За стуком крови в ушах Рудольф не слышал скрипа старых петель и щебня по плитам пола, ни грохота, поминутно доносившегося снаружи. Вглядываясь в темноту, он видел только контуры книжных стеллажей. Он отбросил лом. Отряхнул ладони в перчатках.
— Котенок, давай пакеты и посвети!
И опять слабый снопик света зашарил сначала у порога, потом между стопками книг. На стуле, обессиленно опустив одну руку, а другой опираясь на спинку, сидела сгорбленная старуха с седыми волосами. Она подняла голову, зажмурясь от света, и хриплым шепотом спросила:
— Это война?
— Да… — выдавил Рудольф.
— Я так и подумала… Ужасно гремело и трясло.
— Зоя Осиповна?! — вскрикнула дружинница.
— Да, я… а вы кто?
— Да я никто! То есть я курьершей здесь работала, я вас просто знаю. Вы были самая красивая в мире…
— А что же теперь…
— Ой, извините… Я, я не знаю, я вас не узнала.
— Ну, не плачь — узнала же…
— Одевайтесь скорее! — выкашлял из себя Лоскутов и положил ей к ногам костюм и противогаз.
— Сначала противогаз!
Женщина медленно и неумело напялила на себя зеленую прорезиненную кожу, превращаясь постепенно в уродливое земноводное.
— Могли бы и помочь, — сказала Полторацкая.
— Нет! Не могу — пыль!
— А-а!
— Ну, пошли…
— Вы знаете, я не в состоянии… ноги… что-то нервное, должно быть… — Женщина встала со стула и рухнула на четвереньки. — Вот так, пожалуй, смогу!.. — в голосе послышался смех.
— Отойди, котенок, свети!
Лоскутов поднял женщину и, не чувствуя тяжести, понес на выход под серое утреннее небо выгоревшей планеты.
— Не пущу! — заорал Николай. — Иди мой, где хошь!
Рудольф опустил Зою, она, сидя на кирпичах, дико озиралась кругом и беззвучно плакала.
— Законно… Котенок! Думай, где мыться? В подвале? — он покосился на Полторацкую. — Нет, не годится. Случай! А давай прямо здесь ведрами! Есть ведро?
— Есть… там… много.
— Пошли!
— Я… Не…
— А вы там короче, Рудольф Викентьевич! — выкрикнул из люка Скринкин.
Девчонка взъерошилась, зыркнула сквозь очки противогаза яростной молнией и пошла головой вперед в амбразуру подъезда за Рудольфом.
Портянками и ружейными тряпками бережно мыл Полторацкую Рудольф.
— Простите, — справилась она со слезами, — он сказал «Рудольф Викентьевич» — это ты!
— Ну я, я! Кому ты нужна, кроме меня. Не реви! Не реви, бога ради, и не обнимайся — грязный я еще — хотя нет, «радиоактивный». Вот так, повернись-ка. Да не реви — никуда не денусь!
— Активный! — счастливо всхлипывала Зоя.
— А ить нашел! Настыра! — прошлемофонил Тихон. — Глянуть бы!
— Те Жора глянет! Шебутной ты какой-то, Тиша! Ведь, кажись, и ветер чуешь откуда, а все не там нюхаешь! Не про тебя это!
— Это покамест не про меня! Будь спок! Мил человек!
— Ух ты, мышь огородная, «будь спок» знает!
— Котенок! Подставляй спину! — озорно крикнул Лоскутов.
Девушка, завороженно смотревшая на всю эту сцену, машинально повернулась, не сводя глаз с Полторацкой.
— Котенок! Слышишь! Зовут-то тебя как?
— Надеждой…
— О господи, горбатого могила исправит! — смеялась Зоя.
На асфальте, у самого края лужи от мытья, расстелили белой дорожкой прямо к люку БТРа выполосканные, отжатые портянки.
Видя, как тщательно мыл обеих женщин Лоскутов, Николай не торопил и терпеливо ждал, понимая всю важность этой операции. И вот уже Полторацкая спускается в люк…
— Надюха, полезай!
— Куда? Я не могу, у меня здесь пост!
— Не пущу! — высунулся из люка Скринкин.
— Молчать! — рявкнул Рудольф. — Распоясались! Ты про мобилизацию слыхал! Олух! А ты мобилизована в армию! Все! Пошла! В люк!
И БТР осторожно вырулил со двора на площадь перед исполкомом. В отдалении у самых развалин угрюмо ревели танковые моторы, а против развороченного парадного подъезда матово поблескивал свежей краской на фоне всей этой гари командирский БТР без башни. Крохаль внимательно следил за работой танков, но увидев БТР Скринкина, поманил его, веля подъехать к себе.
— Нашел?
— Нашел, Георгий Васильевич! Вы мне теперь…
— Да ладно! Катитесь отсюда быстро! — и махнул рукой.
Впрочем, диалог велся преимущественно жестами, так как рев моторов и оглушительные взрывы снарядов перекрывали все другие звуки.
Но тут что-то изменилось в этом ритмическом грохоте. Из танков ударили, вдруг развернув назад башни, из крупнокалиберных пулеметов. Но было уже поздно — один танк горел высоким ослепительным пламенем так, что с него слетела башня, а второй нелепо кружился на месте, пока, тоже внезапно, не вспыхнул. От танка огромными прыжками в сторону исполкома несся Дуденко без шлема и противогаза с пистолетом в руке. Вдруг он увидел стоявший в тени БТР и Крохаля, наблюдавшего за ним.
— Командир! У них ПТУРСы!!!
— Да не ПТУРСы, а безоткатки! Ты что же, так вот без костюма и бежал? Ай-я-яй! Ну, сам виноват! — пророкотал подполковник и, почти не поднимая руки, выстрелил прямо в грудь подбежавшему капитану, а затем второй и третий раз уже по корчащейся на асфальте фигуре. И нырнул в люк.
— Ну вот! — промурлыкал удовлетворенно, — а еще «ехать, не ехать», — передразнил сам себя и мягко выжал сцепление.
В низком, по-армейски неуютном бункере на столе командира дивизии звонил телефон. Генерал отошел от плана города, поднял трубку.
— Полосухин слушает…
— Товарищ шестьсот первый! Триста первый на проводе.
— Слушай, Вадим Вадимыч, как там у тебя?.. Ну и прекрасно! А выяснили, кто? Не может быть! Провокация какая-то. Подожди, плохо тебя слышу. Переключи на селектор. Ну, вот теперь ладно! Давай восстанавливай связь, а моих отошли сюда, ведь часов шесть жить им осталось — под жесткое попали, бедолаги!