— Ну хорошо, я позабочусь, чтобы вашей сельхозкоммуне досталось побольше талонов на мотоблоки. Авентуза, запиши, напомнишь, — обратился Ларист ко мне.
И пошел своей знаменитой походкой, напоминающей парадный шаг курсанта во время присяги, к уцелевшему пикапу с радиостанцией на борту. Надо было возвращаться домой, в столицу.
Надо было возвращаться, вот уже и Ихона чуть ли не бежал, стараясь не отстать от президента Смрадный чад застилал глаза — покрышки горели удивительно дружно, и я поторопил испуганных людей:
— Ну-ка, землеробы, ваши координаты… Чего язык проглотили? Номер артели? Как она у вас там? «Прогресс и счастье»? «Народ и свобода»?
Крестьянин, тот, что постарше, ткнул меня в грудь здоровенной кистью, а затем стал трясти руками, выделывая такие кренделя пальцами, что будь это речь, а у меня вместо глаз уши, я бы закрыл их — такой бы поднялся шум.
— Вы что, немые совсем?
Тут в «разговор» ворвался тот, что помоложе, он не менее ловко шевелил перед моим лицом пальцами, двигая мышцами лица, шеи и чуть ли не танцевал на месте, пытаясь что-то сообщить мне, причем, кажется, далеко не адрес коммуны…
Их глаза, выразительные до умопомрачения, долго еще маячили передо мной и исчезли, лишь когда мы пересели из тесного пикапа в вертолет. Его прислало аэродромное начальство, услышав взрывы на автотрассе — посмотреть, что там случилось. Седой полковник авиации, казалось, был раздосадован тем, что президента не разорвало в клочья, — так он был уныл при встрече. Но Ларисту было не до настроений летчика, и, быстренько погрузившись в вертолет, мы взяли курс на юго-запад.
Только вертолет набрал высоту, а я более или менее привык к шлемофону, сдавившему мне голову, как в наушниках послышался голос Советника Ихоны:
— Взгляните-ка вниз, президент… Пейзаж довольно любопытный…
Президент посмотрел, и я тоже. В провале открытого люка, между стоек пулеметной турели, пожалуй, в километре простиралась земля, а на ней отчетливо выделялись огромные слова:
Сколько я ни протирал глаза, понять, что за материал был тут использован, не мог. Камень? Известка? Мраморная крошка?
— Не перестарался ли наш Кузен? — усмехнулся Ларист. — Кого он агитирует? Снизу не прочтешь, только сверху. Но пассажирских линий у нас нет, народ не летает…
— Для армии! — раздался в наушниках голос Ихоны. — Чтобы не забывали…
— Так она у нас разделена по народным отраслям, разве не так? — удивился Ларист.
— Все так, — был ответ, — но ВВС-то в одних руках…
«Наглядная агитация» для военлетов уходила постепенно под брюхо машины. Президент сидел, нахмурясь, и провожал ее глазами.
Что касалось всей этой кухни, то, по мне, он мог не беспокоиться. Кузен, а официально Народный Агитатор Семашко, не сидел без дела и, как говорили в президентских кругах, изукрасил страну в красно-желтый цвет — цвет трассирующих пуль и боевого пути Когорты. А что? Пусть все знают, каково было нам тогда, два-три года назад, когда заваривалась эта каша. Ларист собрал нас поодиночке — кого в лесу под пнем, кого па чердаке у тещи, — объединил под знаменем свободы и повел на штурм диктатуры Аргамеддона. Всем был ненавистен этот режим, и мало-помалу дело двигалось. Тринадцать месяцев назад с этим выродком было покончено, а сам он застрелен собственной солдатней. К власти пришла Когорта и сразу же объявила всенародные выборы. Свободе настолько все радовались, что уже через три дня президентом стал Ларист. Как национальный герой. Единодушно…
«Тилим-тим-тим-ти-м! — тихо послышались позывные государственного радио. — Слушайте последние известия!»
Ларист дал знак летчикам сделать погромче.
«Внимание! По сообщениям наших корреспондентов, только что произошло очередное покушение на жизнь президента Анвара Лариста. В броневой автомобиль народного избранника была подложена пластиковая бомба. По счастливой случайности Анвар Ларист не пострадал. Взрывом разметало броневик, сожжено два военно-транспортных автомобиля, ранено три охранника. Офицер безопасности Авентуза, комментируя событие, сказал, что здесь видна рука врагов Перегруппировки. Но как бы там ни было, добавил личный телохранитель президента, никто не в силах остановить прогресс в стране, Через минуту слушайте отчет наше; 6 корреспондента о выступлении президента в Ларистограде…»
Зазвучала бравурная музыка — гимн Когорты, написанный композитором Тлинтом. Мало кто знал, что под этим именем скрывалась электронно-вычислительная машина из ведомства Сокуры. Она часто выдавала то новые плясовые, то лирику, то патетику.
Я уже привык, что по радио часто цитируют мои заявления, которых я не делал хотя бы потому, что ни разу не видел, как выглядит радиорепортер. Обычно все материалы им давали в отделе Информации, там знали всё, в том числе и то, чего не было. Вот, скажем, сейчас в эфир пойдет отчет о речи президента, которую он и не мог сказать вчера, потому что весь день и полночи провел у Джины. Но президент спокойно воспринимает это, что же тогда мне волноваться?
«Ларист взбежал на трибуну легко и, как всегда, с улыбкой, — послышался в эфире бойкий голос журналиста. — Он показался мне сначала утомленным, но стоило ему заговорить, как видимость эта исчезла… С каждым его словом, с каждой фразой туман, окутывающий будущее страны, рассеивался все больше и больше…»
Я посмотрел на Лариста, он слушал с интересом, как всегда. Это ему нравилось. В своих выступлениях он обычно держался какой-то одной темы — конкретной и практической. И тут он чувствовал себя, как рыба в воде. Но стоило ему отплыть к обобщениям — он сразу же начинал тонуть и, как утопающий за соломинку, хватался за фразы из передовых статей газеты «Наше государство»… Тут же, в репортаже журналиста, перед всеми возникал образ мудрого лидера, съевшего в государственных делах не один пуд соли.
«…Президент говорил умно, толково: „Мы должны придерживаться принципа постепенности, — подчеркивал он, — иначе трудно предугадать, что Произойдет со страной, если мы вдруг сразу раскроем ворота городов, отменим карточную систему, снова введем денежные отношения. Хаос, беспорядок, нищета воцарятся в нашем многострадальном отечестве…“»
«…задуматься над тем, что делать с нашей профессиональной армией. Сегодня она представляет собой отдельную силу. Не считаться с ней нельзя. Пока у нее есть работа. В составе народных министерств наши воины отлично выполняют свой долг на границах промышленных городов, пресекая попытки незаконного перемещения по стране. Но в будущем армия неминуемо отомрет, как явное зло…»
«…по данным Народного Министра Статистики, экономика страны накануне выхода из коллапса, закрепленного талонными отношениями. Наш средний талон за последние месяцы по своему содержанию поднялся с девятого на седьмое место среди стран с талонной системой…»
«…отношения Народной Диктатуры к бандформированиям некоего Лакусты, которые продолжают терроризировать сельское население на окраинах столицы. Конечно же, мятежники не имеют опоры в народе, и дни их сочтены…»
«…да здравствуют прогресс и свобода! Да здравствуют Перегруппировка и Сосредоточение!»
Вертолет давно уже стоял на площадке, но Ларист и Ихона дослушали отчет журналиста до конца. На лице президента разливалось нечто похожее на удовлетворение. Складки лица разгладились, он будто сбросил с себя несколько мучавших его лет.
— Как это хорошо! — сказал советник Ихона. — «Правит не Президент, не Кабинет Министров. Правит сам Народ…» Вы не находите?
— Неплохо. И это действительно так: народ правит через нас…
— Разумеется. Но ведь это надо было сформулировать…
Тут подогнали машину, в которой нам предстояло пересечь столицу до Дома Правительства, я стал ее проверять — нет ли каких сюрпризов? — и дальнейшего не услышал. Но когда Ихона и Ларист забирались в салон, они продолжали беседовать, и вот тут я впервые услышал про эту штучку — «Полимодель». Сначала разговор зашел об утреннем покушении.