— Тише, ребята! Не видите разве?
В отдалении на прибрежной скале сидела девушка и тихо напевала. Потом подняла руки, шевельнула пальцами и словно коснулась ими невидимых струн: океан зазвучал.
— Морской композитор, — восторженно прошептала Вика.
Все знали, что Вика мечтала о славе степного композитора, хотела преображать шелест трав, пение птиц, свист ливней и грохот грозы в гармонию, в никем не слыханные созвучия и мелодии.
Василю однако морская певунья казалась подозрительной. Ее пышная прическа, похожая на пену прибоя, и купальник цвета розового коралла наводили на мысль: уж не вышла ли она из океана?
— Может, это морская нимфа? — неуверенно проговорил Василь. — В нимф верил даже Гераклит Темный.
— Сам ты темный.
Вика насмешливо посмотрела на Василя, но придумать что-нибудь более язвительное не успела: девушка с ловкостью горной козы спустилась со скалы и подбежала к ребятам.
— Северяне! — улыбнулась она. — Догадываюсь, что вы школьники из краев, где поют сейчас вьюги. Здравствуйте, северяне! Давайте знакомиться. Меня зовут Аолла. Сколько у вас осталось до занятий? Еще целый час? Подождите, я вернусь со своими подругами, и мы устроим праздник.
Аолла вошла в воду, нырнула и стремительно уплыла в зеленую глубину.
— Океанида! — в изумлении воскликнула Вика.
Валы набегали и с плеском ложились у ног. И вот из самой высокой и шумной волны, из ее пены возникли Аолла и десятка два ее подруг. И сразу всеми красками запестрел желтолимонный пляж. Каких только купальников тут не было: красные и розовые, как кораллы, зеленые, как водоросли, кружевные и белые, как облака. И сами океаниды тоже разные. Одни шумные и веселые, как Аолла, другие — тихие, с задумчивой грустинкой на красивых лицах. Одинаковыми были только глаза — синие, как океанские дали.
В груди Василя что-то дрогнуло: вот он, в живом виде, сам красавец океан.
— Океан! Океан! Здравствуй, океан! — восклицали ребята, приветствуя Аоллу и ее подруг.
И праздник получился океанский — широкий и певучий, с хороводами на пляже и с играми на пенных волнах. А в перерывах одна из задумчивых океанид, свидетельница многих событий прошлого, садилась на берегу, и ребята, затаив дыхание, слушали ее рассказы о кораблекрушениях и бурях, о морских битвах и сражениях с пиратами. Потом снова — песни, музыка и танцы.
Летающая лодка побывала затем в эвкалиптовых лесах Австралии, на вершине Эвереста и во многих других местах. В конце учебного года, в мае, она вернулась в родные среднерусские края.
Ребята сидели на сухой, прогретой солнцем траве, а кругом, в низинах, пылали цветы. Апрель и май — пора купавок. Куда ни кинь взгляд, плескалось их золотое море, над которым поднимались зеленые острова холмов.
Перед ребятами, щурясь на солнце, прохаживался их классный наставник — высокий пожилой учитель истории. Имя и отчество у него самые привычные для этих мест — Иван Васильевич. Но фамилия необычная и вполне «историческая» — Плутарх.
— Вот мы, ребята, и дома, — улыбаясь, сказал он. — Во многих странах вы побывали и многое узнали. Но знания не главное. Многознание уму не научает — так сказал один древнегреческий философ. Может быть, кто-нибудь назовет его?
— Я знаю! — вскочил Василь. — Это сказал Гераклит Темный.
— Правильно. А теперь попрошу Вику объяснить, почему его называли Темным.
Вика, сидевшая рядом с Василем, поднялась и растерянно оглянулась. О знаменитом греке она ничего не знала. Василь хотел выручить ее, подсказать, но тут Вика решилась:
— Потому… Потому, что он был негром.
— Негром?! — ошеломленно вскинув брови, переспросил учитель.
Ребята расхохотались так громко, что расположившиеся на соседнем кусте синицы испуганно вспорхнули и улетели. Василь всячески утешал пристыженную Вику, а потом поднял руку и ответил на вопрос учителя.
— Глубина мысли Гераклита была не всегда ясна современникам, — сказал он, — поэтому его и называли Темным. Гераклит обладал одновременно конкретно-образным и абстрактным мышлением, способным, как уверен был сам философ, охватить вселенскую мудрость и гармонию.
— Да, гармоничная личность начинается с гармоничного восприятия мира, — кивнул учитель. — Такой космический взгляд на мир вы усваивали с первых шагов своей жизни, встречаясь с травами и росами, с феями и дриадами, впитывали незаметно вместе с шумом древесной листвы и голосами птиц. Людям прошлых веков странной показалась бы такая природа, такая экологическая среда… А как она возникла, вы увидите завтра на итоговом уроке.
Ребята уже не раз слышали о волшебном итоговом уроке. Интриговал он их до чрезвычайности. Поэтому следующим утром они пришли на то же место раньше условленного времени. Первые лучи ощупывали холмы, врывались в темные низинки, и там золотыми огоньками вспыхивали купавки. И такая стояла тишина, что, казалось, слышно было, как в травах движутся весенние соки.
Через несколько минут появился Иван Васильевич.
— Уже собрались? — усмехнулся он, понимая нетерпение ребят. — Ну что ж, начнем пораньше. Сейчас мы в фокусе особо запрограммированных биополей. Вы проживете всю историю человечества. Не спрашивайте, что это — сон или явь. На это вам ответит потом специальная наука фантоматика.
…В ушах затихающим эхом еще слышалось слово «фантома гика», Василь все так же сидел на траве, — но уже в далеком прошлом, в глухих чащобах древнего леса. А самое удивительное произошло с ним самим. Его тело сплошь покрыто густой бурой шерстью, и это Василя почему-то не испугало, показалось даже забавным. И ходил он смешно — полусогнувшись, на задних лапах, передними касаясь земли. Вдруг Василь замер, скованный необъяснимым страхом, осторожно взглянул вверх — в зеленую мглу листвы. Оттуда послышался предостерегающий крик сородича. Василь легко, словно подхваченный ветром, взлетел, уцепился за сук и глянул вниз. Под деревом рычал опоздавший с прыжком густогривый зверь — гроза древнего леса. Под редкими солнечными лучами, скользящими сквозь густую листву, его рыжая спина искрилась и вспыхивала, как пламя.
Василь завизжал от гнева и вместе со своими сородичами принялся швырять в хищника кору и ветки, Потом, перелетая с дерева на дерево, очутился в безопасном месте; сопя и чмокая от удовольствия, ел вкусные и сочные плоды. И в это время, словно из лесной глуши, послышался голос учителя:
— Вы уже не животные, но еще не люди. Вы живете жизнью природы и пользуетесь ее дарами, не причиняя ей вреда.
Голос утонул в гуле и клекоте внезапно налетевшего ливня. Потом снова выглянуло солнце, стало жарко, леса и поляны курились душными испарениями. И странно: в этом влажном тумане проплывали годы, столетия, и Василь обнаружил, что его беззаботная жизнь в лесу как-то незаметно кончилась. Он уже безволосый и ходит на ногах, а в руках цепко держит грубо отесанные камни. Ими он вместе со своими соплеменниками отбивается от хищников, выкапывает из земли съедобные корни, сочные клубни.
Но не голод больше помнится, а холод. От него не было спасения ни в шалашах из сухих веток, ни в расщелинах скал. Василь дрожал от холода, кажется, тысячи лет. Смутно помнятся долгие переходы по заснеженным равнинам, пугающие ночи, морозные мглистые рассветы… То была суровая одиссея первобытного люда, прошедшая то ли в полуяви, то ли в полусне.
Внезапно Василь вынырнул из вязкого полубытия и зажмурил глаза: в ночи ярко горел огонь, вздымались косматые языки пламени. Огонь, сотворенный руками человека! Повизгивая от наслаждения, Василь грелся у костра, потом вместе с соплеменниками пустился в пляс. Люди хохотали, из широко раскрытых ртов рвались победные крики. И сквозь взвизгивания и хохот в уши Василя тихо, словно из далекого будущего, вкрадывался дружелюбно насмешливый голос:
— Ликуете? И правильно делаете. Вы положили начало великой технологической эволюции. Природа еще не слишком пострадала. Но что дальше?..
Голос рассеялся в тишине проплывающих веков… Вдруг Василь увидел высокое звездное небо, где-то рядом пофыркивали лошади и скрипели повозки. Женщины приглушенными голосами успокаивали плачущих детей. В руках у Василя лук, за спиной колчан со стрелами, а в груди тревога: вместе с племенем он спасается от воинственных соседей-степняков… Звезды и лоснящиеся под ними ковыли потускнели, занавесились мглой… И снова уходящие назад века, снова десятки иных неясных существований. И во всех этих былых жизнях его почему-то сопровождал еле слышный скрип повозок.