— Почему? — Равин старался не упасть со стула. — Я еще выпью… Немного погод-дя…
— Клади его, — сказал Бэн.
Равин даже не стал сопротивляться. Он сразу же, едва закрылись глаза, провалился в черную пропасть, и его начало мотать и кружить. Он не спал, поскольку спать разучился, и это не был пьяный вырубон. Подобного состояния он еще не испытывал. То он куда-то стремительно падал, то неожиданно взмывал в высоту. Полет был совершенно неуправляемым. Хаотически, с быстротой вспышки, сменялись пейзажи, мелькали лица, видения наслаивались одно на другое с непредсказуемой логичностью калейдоскопа. Наконец видения разделились на два потока, превратившись в стены гигантского каньона, и на каждой стене навстречу стремительному полету возникали объемные картины, как в театре неконтролируемого сознания. Он не понял, когда каньон закончился и начался лабиринт, подземелье с многочисленными туннелями и их ответвлениями.
Здесь Равин смог предельно снизить скорость до скорости пешехода — или это произошло само собой, без его участия? — и не спеша двинулся вперед, внимательно осматриваясь. Воздух вокруг светился и в глубине совершенно одинаковых туннелей сгущался до яркости фосфоресцирующего тумана. Из бессознательной глубины пьяного мозга пришло чувство тревоги, и вскоре Равин вынужден был остановиться, так как не смог двинуться дальше и на полсантиметра.
«И куда же меня занесло? Что за дьявольский лабиринт?» — подумал он. Свою неспособность двигаться дальше он объяснил сработавшей блокировкой сверхлюдей.
«Место для раздумий? — усмехнулся Равин. — Терминатор судьбы, точка Лагранжа? Прямо пойдешь — к темным попадешь? А что я такого сделал? Что я такого совершил, чтобы меня ставили перед фактом выбора? Хорошо, светленькие мои, давайте объяснимся. В чем дело, дорогие мои? Да, я выпил со своими друзьями, о которыми не виделся черт знает сколько лет! Да, я пьяный! Я пьяная серость! А вы-то, благородные, справедливые, всемогущие, куда смотрели? Или решили, что, коли выдернули меня на свою базу, в свой мир, то теперь все-все вопросы решены? А я так не могу, я — полуживотное, я не могу без помощи и без нее себя не мыслю. Я привык к вашей опеке, она для меня, как наркотик. В мире идет борьба света и тьмы, и я, по вашему пониманию, должен принять в ней самое непосредственное участие. А я не могу, не хочу и просто боюсь своей разбитой морды, если хотите; и много еще чего боюсь. Меня убили в той жизни, но выбросили в другую, в которой опять же убили и забросили в третью… Может быть, именно поэтому я и выпил с друзьями. Чтобы забыться, чтобы хоть на миг отделиться от мира, спастись, хотя бы в душе уцелеть. Да, это истерика, да, я на грани срыва, еще чуть-чуть — и мне конец. Я слабый, я уже говорил. И вы не прибавили мне сил. Я слаб и спекулирую на этом, на своих маленьких глупостях, хитростях и прочем. Я слаб, я это знаю. Но вы-то об этом тоже знаете! Куда вы ведете? Вы же не маразматики? Да, мне бывает стыдно за свои слабости. Ну и что? Если бы я был всесильным, я не был бы человеком, я был бы богом! Этим все сказано. И пошли вы все, учителя нашлись!., Я хочу к своим друзьям! Я буду с ними пить медицинский спирт под названием „Агдам“!..».
…Глаза открылись сами собой. Он лежал на диване в каптерке Бэна. Менаду друзьями шел какой-то спор, и Равин, приходя в себя, не сразу вник в суть разговора.
— Я вам говорю, — гудел Бэбел неуправляемо-громким пьяным голосом, — это после того неудачного пуска началось. Помните оранжевое облако над тайгой? Ракета взорвалась в шахте…
— Она не в шахте, а на стартовом столе взорвалась, — сердился Викторка. — А подполковник этот внизу был, в блиндаже. Я же слышал на совещании — физик докладывал. Вот. И с тех пор их становится больше, подполковников этих.
— А вот почему? — заорал Бэбел. — Сможешь объяснить? Нет.
— А потому, — сказал Викторка. — Там начались неизвестные процессы с пространством и временем, Разве вам, дуракам, втолкуешь!
— Сам-то — двух слов связать не можешь. Пространство! Время! — передразнил Бэн.
— Спорим на литр «Агдама»! — разошелся не на шутку Викторка. — Я сейчас вот пойду и этого физика приведу, и он тебе скажет.
— Куда ты пойдешь? Уже ночь. Капитан сказал, не высовываться, облава будет, — пробурчал Бэн.
— Тебя, Викторка, точно говорю, когда-нибудь подполковники поймают и на мясо определят, — Бэбел захохотал.
— Во мне мяса с гулькину гульку. Это тебя вперед сожрут, Бэбел.
Равин сел, пораженный неожиданной мыслью, пришедшей ему в голову.
— Мужики, а что, если нам самим поймать подполковника? — выпалил он.
Все повернулись к нему.
— А ведь это идея, — оживился Бэн, — Почему я должен бояться каких-то мутантов? Тварь я дрожащая или человек?
Завязался спор, как лучше скручивать подполковника: сразу же вязать ремнями или сначала попинать, а потом вязать. Точку в споре поставил Викторка, заявив, что мутанты — они и в армии мутанты, а прогуляться на свежем воздухе ничуть не помешает.
Быстро оделись. Бэн хотел прихватить с собой лом, но его отговорили. Викторка одному ему известными тропами повел к месту засады. По лесу шли не боялись, травили анекдоты. Наконец Викторка остановился. «Здесь», — сказал он. Огляделись. Действительно, ямка вместительная, целому отделению можно спрятаться. Впереди в нескольких метрах за густыми зарослями багульника проходила дорога, освещенная редкими тусклыми фонарями, которые не столько давали света, сколько прибавляли темноты. Не сговариваясь, замолчали, замерли в ожидании, почему-то повернув головы в одном направлении. Скрипели сосны, раскачиваемые ветром, в ночном безоблачном небе, стыли невероятно яркие звезды.
— Не, мужики, ерундой занимаемся, — нарушил молчание Бэбел.
— А что? — спросил Бэн. — Нормально стоим. — Он снял солдатские перчатки и пошевелил пальцами.
— Замерз? — спросил Равин.
— Давайте вернемся, — заныл Бэбел. — Накатим по глоточку и назад…
— Тихо ты, ханыга! — зашипел Викторка. Он сдвинул шапку на затылок, глаза его лихорадочно заблестели. — Я знаю, почему никто не идет. Приманка нужна, Надо, чтобы кто-нибудь вышел на дорогу.
Никто не хотел идти на дорогу, и Викторка заявил, что приманка из него дрянь, а вот Бэбел мог бы и пожертвовать собственным пузом…
— Послушайте, — сказал Равин. — А почему бы нам всем не выйти из леса?
— Мудрое предложение, — поддержал его Бэн.
Они продрались сквозь кусты багульника на полосу заснеженного асфальта и сразу увидели его.
Подполковник, очевидно, только что вывернул из-за угла забора и шел пьяной походкой, цепляясь ногой за ногу, готовый в любой момент прилечь посреди дороги и не позволяющий себе этого в силу известных ему одному особых причин. Владислав Львович почувствовал тошнотворный страх, ноги стали ватными.
Подполковник миновал круг света под фонарем и тоже увидел их. Остановился, приложил руку ребром ладони ко лбу — не сдвинулась ли кокарда? — и чуть ли не строевым шагом двинулся к ним.
— Вольно, товарищ подполковник, — сказал Бэбел и прыснул от смеха.
Подполковник остановился, уставился на Бэбела, удивленно поднял брови:
— Ага! Так тут лабухи! А я — то думал, офицерский патруль.
— Ладно, мы пошли, — сказал Викторка, — Мы же видим, что ты настоящий подполковник, а не мутант.
— А ну-ка стоять! Смирно! Как перед офицером себя ведете, сукины дети?1 — Подполковник схватил Бэбела за лацканы шинели.
— Отстань, мужик, — Бэбел ударом отбил руку.
— Что-о?! Руки распускать? — заорал подполковник.
— Бэбел, пошли, — сказал Бэн.
В этот момент подполковник сунул руку за борт шинели, выхватил бутылку и опустил ее на голову Бэбелу. Брызнули стекла, Бэбел покачнулся. И тогда Равин, не отдавая себе отчета в том, что делает, шагнул вперед и провел короткий удар правой в челюсть. Подполковник грохнулся на спину.
— Бежим! — крикнул Викторка.
Равин почему-то бросился к забору. Он ухватился за его верх, оглянулся…
Подполковник, сидя на дороге, раскачиваясь, двумя руками наводил на него пистолет. Равин еще успел отметить, что подполковник сидит без шапки и челюсть у него то ли от злобы перекошена, то ли свернута ударом, когда беззвучно расцвела вспышка выстрела и маленький раскаленный комочек свинца в облаке пороховых газов начал свой путь к его сердцу. Владислав Львович вцепился в заборные доски, рванулся…