Мила не скрывала своего одиночества, но, судя по поведению, скрывала что-то другое. Тем не менее свою фотографию дала охотно и, как Леве показалось, довольно привычно. Он бы даже сказал — заученно… Общение с интерпретатором наложило на него определенный отпечаток скептицизма и физиогномического профессионализма, поэтому Лева нуждался теперь лишь в подтверждении собственных предположений.
А новейший интерпретатор давно устал от его бесконечных смотрин, молча глотая фотографии и так же молча их выплевывая.
Лева грустно посмотрел на очередную старушенцию, вид которой вгонял его в тоску, бегло прочитал опять-таки неутешительный текст и, скомкав лист, бросил его в привыкшую ко всему урну…
Женщина была довольно миловидна, слегка полновата, но именно так, как Лев Иванович любил. Тронутые легкой сединой кудрявые волосы лишь дополняли спокойную доброту ее лица. Умные глаза излучали нерастраченную нежность, а в неброской манере одеваться чувствовался хороший вкус и склонность к экономии, что Лев Иванович ценил в женщинах более всего. Ему осточертели двухкомнатные хоромы на одного, холостяцкие завтраки и ужины почти всухомятку, он дорожил своей должностью, своей докторской и своей машиной, он считал, что его не старит лысина и не портит брюшко, но за всем этим требовался хороший женский уход.
Фотографию Лев Иванович выпросил с трудом. Женщины этих лет делают такие подарки весьма неохотно, потому что сами стараются смотреть на свои последние снимки так же редко, как и в зеркало.
…Старушка была симпатична и уютна. В ее глазах отражалась все та же доброта, а в лице — все то лее спокойствие.
— «Склонна к самопожертвованию… — прочел Лез Иванович. — Хорошая хозяйка… Заботлива… Умна и незлобива…»
Это была находка! Лев Иванович обрел второе дыхание и третью молодость. Он достал из финской стенка пропахший нафталином костюм от Кардена, заглушил средство от моли «Кристиан Диором», купил в цветочном магазине напротив букет почти свежих роз и поехал свататься.
Он долго топтался перед нужной дверью, прежде чем коснулся кнопки звонка.
Вера Сергеевна сразу все поняла, и в ее добрых глазах промелькнула тень сожаления. Не впустив Льва Ивановича, она повернулась и пошла вглубь квартиры. Он ждал на площадке, теряясь в догадках.
Вера Сергеевна скоро вернулась, протянула ему скрученную в трубку бумагу и захлопнула перед его носом дверь…
Лев Иванович развернул лист и увидел синтезфотографию. Обрюзгший, желчного вида подозрительно знакомый старикашка с волосатыми оттопыренными ушами и абсолютно голым черепом уныло глядел на нею бесцветными водянистыми глазами.
— «Желчен… — прочел Лев Иванович внизу. — Ленив… Жаден… Неуживчив…»
Он смял лист в кулаке.
— Эх… — огорченно вырвалось у Льва Ивановича, — И где только она достала мою фотографию,
Валерий Брусков
ВО ДВОРЕ ТРАВА…
Первыми были чичероты. В полночь заверещал сигнал вызова, и на экране кокетливо задвигала жвалами очаровательная паучья мордашка девушки-связистки.
— Туннель свободен? — спросила она на хорошем космолинге, поправляя изящной лапкой модную щетину на голове.
— Для вас, мадам, он всегда свободен… — Тишкин встал с кресла и сделал изысканный поклон.
Чичеротка, похоже, была сражена его галантностью наповал. Она закачала от смущения всеми своими глазами и торопливо отключилась, забыв сказать «спасибо».
— Скатертью… — тихо проговорил Тишкин и воровато огляделся, хотя в диспетчерской никого, кроме него, не было.
Ночное дежурство только началось. Судя по агентурным данным из Коллектора, оно не обещало быть излишне насыщенным, и Тишкин лелеял мечту к утру немного вздремнуть. Светка — человек надежный, она вхожа в кулуары, и если говорит, что рейсов в эту ночь будет мало, значит так оно и есть.
Тишкин дождался, когда погаснет лампочка входа в туннель и вспыхнет индикатор выхода по другую его сторону, удовлетворенно хмыкнул, отметил в журнале первый проход и, рухнув в насиженное кресло, достал из ящика «Опыты» Монтеня. Голова была еще ясной и в нее что-то лезло.
В половине первого прилетели коберы. Их многоголосый скрип оторвал Сергея от захватывающего чтения. На экране был редкостный по многочисленности прайд кобера-связиста, сросшийся по случаю какого-то их семейного торжества в одно целое. Тртдно было определить, кто есть кто и где есть что. Тишкин пометался взглядом по шевелящемуся клубку разноцветных червей, но так и не нашел, на чем задержать свое внимание.
— Туннель не занят? — осведомился кобер без акцента, но почему-то детским голосом.
— Как всегда, — сказал Тишкин. — Счастливого пути.
— Премного благодарен… — теперь уже женским голосом сказал кобер с угасающего экрана.
Тишкин вздохнул.
— И ты за ней же… — он опять воровато огляделся. В комнате по-прежнему не было посторонних. Тишкин положил раскрытую книгу на затертые клавиши родного пульта и легонько шлепнул ладонью давно не крашеный бок лингвиста. «Опять он что-то ерундит. Неправильно выделяет членов коберских прайдов. Хотя черт их там разберет… Говорят, они сами в себе иногда путаются…»
В час пятьдесят прилетели земляне. Тишкин обрадовался столь редким в здешних местах гостям и еще больше — знакомому связисту.
— Педро!!! — вскричал он, картинно простирая руки. — Сколько лет?! Сколько зим?! Все путешествуешь?
Педро приветственно поднял вверх ладонь.
— Дела, Сергей, дела… А ты все сидишь?
Тишкин сделал значительное лицо.
— Служба, Педро, служба… Кто-то ходит по коридорам, а кто-то открывает в них двери. Едэм дас зайне…
— Согласен… — кивнул Педро. — Открывай — мы опаздываем. Только не сильно хлопай дверью…
— Не сдует… — Тишкин включил режим перехода, и Педро стерло с экрана.
«Вот так всегда… — печально подумал Тишкин. — Встретишь старого друга и поговорить некогда. А с этими ночными кошмарами не то что говорить — видеться не хочется… И откуда их столько?»
В два тридцать появились абдерко… Увидев на экране колючий дырявый мешок, выплевывавший из многочисленных прорех кольца дыма, Тишкин попытался вспомнить название расы, по память отказывала на двенадцатой букве.
«Устал, устал… — огорчился он. — Днем помнил до восемнадцатой…»
— Туннель?.. — пыхнул мешок дымом.
— Свободен!
Мешок довольно тряхнул гремучими иглами.
— Всего хорошего!
— Всего… — сказал Тишкин. Когда чужой корабль был уже по другую сторону прохода, соединяющего две Вселенные, он достал из архива справочник и долго читал, шевеля губами, полное название своего недавнего собеседника. Дойдя до конца, он коротко простонал и, скрипнув зубами, захлопнул зачитанный том.
В три тридцать пять после недолгого разговора с прозрачным итрогом, которого Тишкин тщетно пытался распознать хотя бы по размытым контурам, он окончательно отказался от уже не лезущего в голову Монтеня и, послонявшись по комнате до четырех, решил устроить себе отбой до шести утра. Светка обещала, что будет максимум четыре корабля, по прошло уже пять, и это было гарантией того, что два часа сновидений Тишкин мог себе позволить. Он откинул кресло, погасил лишний свет, устроился поудобнее на импровизированном ложе и под приятные воспоминания о явно неравнодушной к нему Светке задремал…
Проснулся он от стука. Еще ничего не соображая, Тишкин сел в кресле и вперился взглядом в темный vc-ран и молчаливый пульт. Ему даже показалось, что стук приснился, но тут загромыхало основательно. Звук был таким, точно кувалдой били по смятому железу.
Тишкин вскочил, включил верхний свет и встал посреди комнаты, озираясь и просыпаясь.
Скрежеща, ахнуло над самым ухом. Тишкин крутнулся и увидел в иллюминаторе странную фигуру с шестью руками и огромной квадратной головой под цилиндрическим шлемом. Шлем был прозрачным и подсвечивался изнутри, освещая безносое и безротое лицо визитера с одним глазом посредине.