— Мне кажется, мне придется рискнуть так же и с этим, не так ли? — он вздохнул. — Хорошо…
Он рассказал им, что произошло. Описал, как та Селани слилась с Селани постарше, которую Прайс создал во Дворце Бессмертия.
Довольно долгое время после того, как он закончил, девушка стояла со слабой улыбкой на лице. Потом она сказала:
— При этих обстоятельствах мне будет немного трудно выйти за вас замуж.
— Что вы имеете в виду? — спросил мгновенно разочарованный Кэкстон.
— Папа, — сказала девушка, быстро взглянув на отца, стоящего рядом с Кэкстоном, — ты делаешь то, что ты должен делать?
— Делаю, — последовал загадочный ответ. Она исчезла.
Кэкстон лишь моргнул, а в это мгновение она пропала, Кэкстон сглотнул. Затем, повернувшись, он уставился на старика. Когда он спросил, в голосе его звучала горечь:
— Опять слияние?
— Опять, — лаконично. — А теперь, — продолжал Клоден Джонс, — я бы хотел слить вас с Питером Кэкстоном, который сидит на кухне Магольсона.
— Но тот слился здесь, — напомнил Кэкстон.
— Что же, — старик улыбнулся, — эти штуки с вероятностями иногда несколько запутаны. Я думаю, что раз вы считали, что там у дверей стоял я, то в другой вероятности этой сцены это действительно был я.
Кэкстон взмолился:
— О, ради Бога!
Морщинистое лицо, которое, казалось, вновь стало совершенно нормальным, все еще улыбалось. Глаза горели ярко.
— Люди, совершившие это слияние, имеют обыкновение защищать себя, используя несколько вероятностей. Или это происходит автоматически.
— Что вы предлагаете?
— То, что вы, который пришел сюда, это несомненно тот в той вероятности, где я буду человеком у двери. Ясно, что вам придется вернуться туда первым. Возможно, это я слил вас здесь. Так что…
— Так этот другой я все еще сижу на кухне, все еще поворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто там у дверей.
— Верно. И когда вы повернетесь, я соединю этого Питера Кэкстона, — он вытащил руку из кармана, и там оказался какой-то крошечный приборчик, который он направил на Кэкстона, — с тем. И вот теперь, когда повернетесь, вы вдруг вспомните об этом…
… Сидя на кухне в тот августовский день 1981 года, Кэкстон оглянулся. Увидев, кто стоял в дверях, он вспомнил те ночи.
Селани медленно подошла к нему. Она была несколько старше той девушки, которую он оставил несколько минут назад. Но улыбка, которую она подарила ему, была ее.
Она казалась такой дружелюбной, такой теплой, что Кэкстон неуверенно сказал:
— Ваши последние слова были, что вам было бы трудно выйти за меня замуж. Хотелось бы знать, почему?
Она помолчала.
— Подумайте теперь, — сказала она. Он не знал, что думать. Но опять ее манера была поразительно открыта. Что-то внутри Кэкстона, почти забытое, начало расправляться.
Селани сказала легко:
— Я не могу выйти за вас замуж, потому что та, с которой я слилась, уже замужем за вас, помните?
Ощущение чего-то расправлявшегося внутри него становилось все более определенным. Он чувствовал, словно тот, другой, молодой Питер Кэкстон, с которым его давно слил Прайс (и тогда это не получилось), вдруг смог выбраться из темной психической дыры, где его держали до этого момента. И на самом деле мог слиться с тем, что до этого мгновения было упорно отталкиваемой индивидуальностью подлинного Кэкстона.
Женщина закончила несколько излишним:
— Я буду жить здесь с тобой… в дальнейшем.
Эпилог
Синьор Педро дель Кортейя собрал проектор. Отчего-то был недоволен и грустен. Плохая посещаемость всегда так действовала на него. Когда он вышел на улицу, было уже поздно, но он на минуту задержался у машины, задумчиво посмотрев вверх, в звездную ночь. Небо над ним было полно тайны огромной Вселенной. На что Кортейя едва обратил внимание. Он подумал: «Им наскучили эти фильмы про новинки. Я показал их слишком много. Все, хватит».
Ему стало немного легче, как будто с души упал камень. Он забрался в машину и направился домой. Когда он ехал, в его голове какой-то голос произнес:
— Все в порядке, настройщик, дело сделано. Единственный, кого мы не смогли спасти — это Бастман. Но барьер удержался.
Голос пропал, совершенно не произведя на Кортейя никакого впечатления. Он был сугубо практическим человеком и не обращал внимания на бессвязные мысли, беспрестанно шумевшие в его голове.