— Но еще больше такой выигрыш мог быть необходим человеку постарше.
— Я размышлял над этим. Но если предположить, что вдова знала убийцу и впустила его в дом, то это значит, что человек в возрасте должен быть старым другом дома. А я не могу представить, чтобы такой человек убил старую женщину. Ну да ладно, после того как мы завтра пройдем хотя бы немного по его следу, особенности маршрута скажут нам еще больше о его возрасте. Человека с такими данными надо поискать среди знакомых и родственников вдовы. Вы не видели поблизости телефон?
— Здесь нигде нет. Но я могу сходить к бургомистру и оттуда позвонить в отделение.
— Хорошо. Заодно расспросите и бургомистра насчет нашего дела.
Вернувшись, Эберле застал Мёллера за сооружением лежанки в обеденном уголке кухни.
— Не знаю, как вам, а мне неприятно ночевать в чужой спальне. Вы можете устроиться в гостиной. Согласны?
Эберле пробормотал что-то невразумительное и не очень похожее на согласие.
— Делайте что хотите, но я с Люксом останусь в кухне. Здесь прохладно, а это то, что требуется для собаки. Если вы живете недалеко, то езжайте домой и захватите к завтраку пару свежих булочек.
— У нас прекрасная булочная, — радостно сообщил Эберле.
— Ну так валяйте! Возвращайтесь к рассвету. Раньше мы все равно не начнем.
Хотя Эберле и попытался войти в кухню бесшумно, он заметил, что глаза собаки следят за каждым его движением. Согнутый пополам, как бумеранг, Мёллер лежал на угловом диванчике. Под его головой замерла овчарка. Люкс зевнул и разбудил Мёллера. Тот встал через силу, неохотно. Затем он издал губами какой-то звук, явно служивший сигналом для собаки, потому что та спрыгнула с диванчика, потянулась и с ожиданием посмотрела на своего хозяина.
Мёллер толчком отворил дверь дома, чтобы Люкс мог выйти на улицу. После этого он раз двадцать пробежал вверх-вниз по маленькой лестнице, которая вела на второй этаж, и закончил эту зарядку упражнением на подвижность суставов и гибкость тела. Потом Эберле слышал, как он ахал и фыркал в ванной, как это обычно делают те, кто обливается ледяной водой. Наконец он появился на кухне, с раскрасневшимся лицом, и уселся, воспринимая как само собой разумеющееся то, что Эберле исполнял роль домохозяйки.
На столе появилось все необходимое для плотного завтрака: шпиг и сыр, конфитюр из фруктов, выращенных Эберле в собственном саду, хрустящие булочки, дымящийся кофе. На плите скворчала на сковородке яичница из полудюжины яиц. Эберле очень старался, будто потчевал долгожданного гостя. Сделав первый глоток кофе и застонав от удовольствия, Мёллер повернулся в сторону Эберле:
— Я предлагаю отбросить все формальности. Меня зовут Карл.
— А меня Вилли, — сказал Эберле, разрезая плавающую в жиру яичницу.
После завтрака дом уже не показался Мёллеру наполненным той печальной пустотой, что вчера. Хозяйственные хлопоты Эберле, дневной свет вместо электрического освещения, свежесть собственного тела и тот факт, что с момента прибытия на место страшного преступления прошло уже порядочно времени, вызвали у него ощущение чего-то уже знакомого. Это ощущение усиливалось благодаря тому, что Мёллер знал дом. С Вилли он уже был на «ты», а Люкс, как всегда, где-то носился.
Мёллер вышел на лужайку перед домом и попытался слепить снежок. Но это у него не получилось. Снег не склеивался и высыпался из руки. Затем он сходил в ванную, вспомнив, что видел там многочисленные бутылочки с разнообразными экстрактами и парфюмерией. Он перенюхал их все по очереди и, взяв с полдюжины, снова вышел на улицу и закопал глубоко в снег. Закрывая за собой дверь, он слышал, как Эберле суетится в кухне, наводя там порядок. Не чувствуя ни малейшего желания участвовать в мытье посуды, он потихонечку прошел в гостиную.
Еще вечером его внимание привлекли несколько новых книг, но то особое ощущение, что он находится на месте убийства, удержало его от того, чтобы взять их в руки. Сегодня же он ухватил одной рукой четыре последние в ряду книги и извлек их из узенького шкафа со стеклянной дверцей. Ему сразу бросилось в глаза, что между двумя томами Курта Тухольского находится сборник «49 рассказов» Хемингуэя. А первая книга была «Богини» Генриха Манна. Мёллер открыл титульные листы и сразу нашел простое объяснение этому: книги стояли в порядке их года издания. И если все книги расставлены по такому принципу, то «Богини» находились на своем месте уже два года. Он открыл последнюю страницу и прочел конец повествования: «Герцогиня сделала последний вздох. С холодной испариной на лбу и закатывающимися глазами она улыбнулась во мрак перед собой. И почувствовала, как улыбнулись во мраке».