Лёха, он же Гиви, взявший себе позывной в честь известного командира, сообразил, что пикап вывалился слишком близко к цели, и начал сдавать назад по дороге, стремясь хоть как-то увеличить дистанцию. В этот момент из-за одного из пикапов выскочил здоровенный, тёмный, как ночь, подросток, наставив прямо на Тойоту автомат.
Гиви, выматерившись, нырнул под стекло, вдавив ногой педаль газа и стараясь держать руль ровно. В кузове с криком грохнулся Липа, а автоматная очередь прошла через лобовое, разорвав обшивку крыши салона и превратив в стеклянное крошево заднее стекло кабины. Резко ударив по тормозам, Гиви схватил свой АКМ и прямо через стекло открыл огонь одиночкой по стрелку.
В тот же момент, видимо, пулемётчик из четвёрки Бора заметил боевика. Гиви запомнил вытаращенные от ужаса огромные глаза паренька, безумными белыми пятнами выделявшиеся на иссиня-чёрном лице. А затем показались зубы, желтые или белые, непонятно, но они так же чудовищно сверкали на чёрном фоне, пока верхняя часть туловища подростка проваливалась, оседала на место исчезнувшей средней, оседая нелепой кучей прямо на то, что только что было ногами...
Крупный калибр Корда вновь собрал свою кровавую жатву.
Липа подключился с Печенегом, вновь сконцентрировавшись на северной канаве ровно до тех пор, пока в тангенте не раздался голос Слая, одного из бойцов Бора, зачищавших зелёнку:
– Слай Липе, стоп! Север чисто. Как принял?
– Липа принял, север чисто.
Через активные наушники Липа слышал, как слева от пикапа, в южной зелёнке хлопнул запал.
– Своя!
Липа присел в кузове, отвернувшись от кустов и прикрывшись кузовом и пулемётом. Громкий хлопок прервал воцарившуюся было тишину, превратившись в истошный вой. Несколько осколков просвистели мимо, что-то даже прилетело в кузов Тойоты.
Вой принадлежал одному из подростков. Перемежая крики, ругань на родном языке и плач один из горе-террористов чуть ли не вывалился на дорогу, поочерёдно перебирая то одной ногой, то торчащими костями на месте другой, и оставляя за собой бордовый след. Бедолага вопил то ли от боли, то ли от ужаса, то ли просто ничего не соображал, часто-часто хватая жаркий воздух гостеприимного Судана.
Манул подошёл к раненому, не сводя с того прицела. Гена (производное от Генерал, как он сам окрестил себя, и что было неиссякаемым поводом для шуток) страховал Андрея, тоже не опуская автомат. Все ноги и пах подростка буквально сочились кровью, видимо, граната взорвалась прямо под ногами. «Минно-взрывная ампутация нижней конечности», подумал Липа.
Подросток кричал. Стонал. Умолял, проклинал, каялся и ненавидел всем своим юным сердцем. Липа отвернулся.
– Ну вот за каким... тебя сюда...? – Тихий и спокойный голос Манула пробился даже сквозь крики раненого.
Вой. Липа не смог бы назвать криком те жуткие звуки, которые издавал раненый пацан. «А ведь ему вряд ли больше лет пятнадцати», подумал он. «Что с вами делают? Как можно так промыть мозги подростку? Ради чего? Нелюди. Сволочи. Ничего, в аду встретимся, за всё спрошу. За всех спрошу!».
Подросток уже не выл. Он просто скулил, рыдая, глядя прямо в ствол АКМа Манула. Слёзы заливали лицо и майку, бурая кровь заливала оранжевую африканскую пыль, мгновенно запекаясь, высыхая и превращаясь в обычные тёмные пятна на дороге. Словно кто-то разлил отработанное машинное масло.
Одиночный.
– Манул всем, юг чисто!
– Бор принял, юг чисто.
– Липа принял, юг чисто.
Среди инструкторов потерь не было. Пострадало лишь переднее левое колесо в Тойоте Андрея, видимо, очередь тот паренёк начал вести чуть ли не от самой земли. Группа быстро провела контроль и начала стаскивать тела и то, что от них осталось, на дорогу, когда у Манула зазвонил спутниковый телефон.
Глава 3. Сборы
Александр Бехтерев. 23 июля, день. Москва
Александр Витальевич, распахнув объятия, горячо поприветствовал старого приятеля. Похлопав друг друга по плечам, они направились в кабинет декана. Крайний раз они со Шмелёвым виделись аж в прошлом году, когда тот приезжал выступить на одной из лекций в МГУ. Бехтерев отметил про себя, насколько погрузнел Шмелёв с момента их последней встречи.
Бросив на ходу секретарше, чтобы та сделала им кофе, Александр Витальевич усадил приятеля за длинный переговорный стол. Сам же он, против обыкновения, уселся напротив, проигнорировав собственное огромное кресло во главе.
– Женя!
– Саша! – Шмелёв расплылся в улыбке и поправил очки.
– Спасибо, что нашёл всё-таки время. Я понимаю, тебе не до всей этой суеты сейчас, и тем не менее ты смог приехать.
– Рад видеть. Действительно рад.
– Как тебе в родных стенах?
– С прошлого года не виделись, я же тогда здесь был крайний раз?
– Да, верно.
– Такое ощущение, что ничего и не изменилось. Только лица меняются, а эта глыба так и стоит, – он обвёл взглядом стены кабинета.
– Как супруга?
– Сейчас в Тыве. Модно, знаешь ли, стало там отдыхать, вот она и бросила меня на целый месяц. Уже больше недели там, кажется. А твои как? Супруга, дети? У тебя же, кажется, внуки уже?
– Да, всё слава Богу. Нечего особо рассказывать. Супруга дома, дети на работе, внуки у меня на шее. «Что ещё надо человеку, чтобы встретить старость»? – процитировал Бехтерев золотой фонд Мосфильма.
– Вот и замечательно! Но давай ближе к делу, ты ведь не просто так позвонил.
– Да, тут ты прав. – Бехтерев вздохнул и замолчал.
Осторожный стук в дверь прервал паузу. Секретарша принесла поднос, выставила на стол пару блюдец, чашек и белоснежную сахарницу, после чего бесшумно удалилась, тихонько прикрыв за собой тяжёлую дверь.
– Женя, я нашёл недостающую пластину.
– Пластину? Табличку? Каменную? Ту, из... Как это место называлось? Кудеверь, кажется?
– Именно её, Жень.
Шмелёв отставил в сторону кофе и откинулся на стуле, выпрямив обе руки на столе.
– Покажи.
– Могу только фото сейчас показать.
– Почему? Где сама табличка?
– Не здесь.
– Где, Саша? – тон Шмелёва заметно охладел.
– Сейчас в ПсковГУ, насколько я могу судить.
– Откуда ты знаешь?
– Мой одноклассник там преподаёт. Кто-то принёс ему пластину, он взялся за перевод, но ему не хватило квалификации. Он обратился ко мне и прислал фото. А в данный момент они устанавливают подлинность камня.
– А ты как считаешь? Камень из числа недостающих?
– Думаю, что да.
– Тогда почему мы его не нашли?
– Не знаю, да и какое это имеет значение?
– Имеет, ты сам подумай. Пластина может быть не одна. Какие знания... Какая информация может быть на других камнях, мы с тобой понятия не имеем. Что там было? Путь к счастью? Как там надписи гласили?
– К вечному благу.
На этот раз замолчал Шмелёв, задумчиво глядя в окно.
– Женя?
Шмелёв не отреагировал.
– Женя, нам надо собирать экспедицию.
Наконец замминистра пошевелился.
– Ты мне сейчас дашь координаты этого своего одноклассника. Номер телефона и как его зовут, полностью. Как его контора называется?
– ПсковГУ.
– Надо же, медвежий угол посреди болот, а туда же. «ГУ»! Провинциальные амбиции с гигантоманией...
Шмелёв достал телефон, пролистал контакты и ткнул в нужный.
Ему долго никто не отвечал, Бехтерев слышал длинные гудки. Наконец на том конце сняли трубку. Голос был громкий, хриплый, абонент чуть ли не кричал в трубку, пытаясь заглушить странный треск и шум.
– Андрей! Отвлекаю? У тебя дискотека, что ли? А, понял. Ты когда в Москву? Да увидеться надо. Срочно, да. Работа, как обычно. Нет, недалеко, считай в соседнюю область скататься. Ага, понял тебя! Всё, жду звонка, договорились! Спасибо!
Андрей Бирюков. 23 июля, день. Эль-Обейд
Звонок Евгения Николаевича Шмелёва застал Бирюкова, едва его группа закончила стрелковый бой. Ну как бой... «СГБ Консалтинг» получила сведения, что группа боевиков, широко расплодившихся в последнее десятилетие на большей части Африки и причастных к нехорошим делам далеко за её пределами – от Ближнего Востока и Азии до аж обеих Америк – планирует диверсию на нефтепровод, принадлежащий нанимателю «СГБ», консорциуму с более-менее удобоваримым для русского языка названием «ПетроДар Оперейтинг Компани Лимитед».