Калмет положил руку на спинку креслица и встал за плечом рыцаря, будто это и было его законным местом. И вот удивительно, Гиена, мелкий воришка из Береговой Кости, к тому же еще и не выздоровевший до конца, вдруг вытянулся за плечом полукровки-эльфа, едва ли не повторяя стойку самого оруженосца за рыцарем Франом.
Хлопнула дверь, и в комнате появился мальчишка, который первым открыл окошко в дверях банка, тот самый, безусый. Он тащил поднос, на нем стояло несколько простых оловянных стаканчиков и небольшое блюдо с виноградом. Кувшин с вином за ним нес Безантус. Он принялся наливать вино в стаканчики, заставив каким-то не вполне уловимым жестом мальчишку раздавать их всем по очереди, начиная, конечно, с рыцаря.
Фран попробовал вино, оно было кислым, терпким и почему-то наводило на мысли о лошадиной гриве, которая во время галопа попадает в лицо всаднику. В конце этой несложной церемонии Безантус взял один стаканчик и себе. На столе остался еще один стакан и… Это было удивительно, но оказалось, что помимо оловянных посудин Безантус прихватил еще и серебряный, чеканный кубок. По-видимому, он предназначался господину Бабе ал-Сулиму. Только бы не забыть ненароком его имя, подумал рыцарь.
Как по приказу, в тот же миг сам господин Баба появился в этом помещении, запахивая на жирной, почти женской безволосой груди халат, который в свете дня мог бы показаться пестрым и нарядным, но сейчас почему-то выглядел серым, как и все в этой зале. Господин Баба подождал, вероятно, пока чужеземцы поклонятся ему вслед за его охранником и привратным слугой, но так и не дождался этого. Рыцарь лишь суховато кивнул, но при желании это можно было все же принять за подобающее приветствие.
— Я — Баба ал-Сулим, чужеземцы, — визгливым, но и хрипловатым со сна голосом произнес управляющий банком. — Мне сказали, что без меня невозможно…
И тогда он заметил деньги на столе. Он замер, в его темных, полувосточных глазах застыло выражение… Нет, не радости и не удивления. В них застыло замешательство, будто бы банкир не знал, что ему с этой грудой золота, с этим богатством теперь делать.
Он все же опомнился, мельком взглянул на рыцаря, прошел к креслицу, на котором до этого сидел Фаттах, уселся, тяжко выставив в сторону ногу, кажется, он страдал подагрой. Рыцарь пригляделся в свете тех свечей, которые стояли на столе, к его лицу. Это было лицо все тех же степных, южных восточников, людей, но теперь в нем просвечивало что-то почти гноллочье, зубы и строение челюсти были почти такими же, как у Гиены. Вот только волосы не закрывали лоб жесткой челкой, как у Берита, а отступили, оголив покатый, низкий, бугристый, словно бы вылепленный из глины череп.
— Сколько здесь? — Баба повернулся к Фаттаху.
— Я не пересчитывал без тебя, господин, но по весу… Поболе семи тысяч динаров, если считать золото чистым, как наше… Я не знаю этих монет, господин мой.
— Что это за монеты, сэр рыцарь? — спросил Баба у Франа.
— Мы называем их берталями, господин Баба. Мне сказали, что каждая из них идет по три дуката с третью или за семь с четвертью сольдов.
— Многовато ты считаешь, сэр рыцарь. — Банкир принялся думать, он даже руку поднял, чтобы простецки почесать затылок, но, все еще продолжая думать, руку опустил и снова уставился тусклым, неразличимым в этом свете взглядом в рыцаря. — Я могу, пожалуй, посчитать их по весу.
— По весу выйдет еще больше, — усмехнулся рыцарь.
На самом-то деле ему не хотелось улыбаться, он не мог видеть в этом вот Бабе ал-Сулиме того, что хотел: не мог понять, что он думает, что его волнует, чем он на самом деле занимается, когда не считает деньги и не злится из-за нежданного пробуждения, как вышло этой ночью. Рыцарь, несмотря на дар понимать всех окружающих, не был способен пробить жесткую, словно броня, корку, закрывающую жизнь банкира.
А вполне может быть, решил он неожиданно, что у Бабы уже давно вообще нет жизни, он слишком подчинился своему ремеслу — менять монеты, наживаться и приносить наживу своему далекому господину — Гаруну аль-Рахману по прозвищу Золотой. По сути, его следовало бы пожалеть.
— Что следует сделать с этим… богатством, господин? — Бабе едва удалось придать голосу спокойное звучание. Как и прибавить вежливое обращение по отношению к чужеземцу, что сидел перед ним и даже не поднялся при его появлении.
— Эти деньги следует передать капитану стражи храма Метли в городе Береговая Кость. — На миг рыцарь задумался. — Или тому солдату, который исполнял должность капитана до недавнего времени, пока оттуда не сбежал некий преступник, которого должны были повесить.
— Что это означает? — нахмурился Баба ал-Сулим.
— Капитана этого могли уволить, — пояснил рыцарь нехотя, — за ненадлежащее исполнение службы. Это произошло всего несколько дней назад, ты сумеешь найти его без труда.
— Это взятка? — снова спросил Баба. Он привык задавать вопросы и привык, чтобы на них отвечали. Рыцаря это начинало немного раздражать.
— Следует оформить этот перевод денег, как… Не знаю, допустим, как наследство от далекого родственника. Ведь это несложно, не так ли, господин Баба?
— Это возможно, только я не совсем понимаю…
— Понимать тут нечего. — Рыцарь допил вино, на этот раз Калмет тут же налил в его стаканчик еще немного. — Ты берешься исполнить это дело или нет?
— Банк возьмет, при таком обороте дела, одну пятидесятую долю…
— Я и не рассчитывал, что ты исполнишь эту службу бесплатно.
— Что же, тогда… Да, тогда я возьмусь за эту… службу. Это будет нетрудно, а оформить как наследство — и того проще. Подкупить нотариуса в этой Береговой Кости вряд ли труднее, чем у нас или где-нибудь еще. — Баба повернулся к Фаттаху. — Пересчитай, взвесь, если вес действительно превосходит дукат из расчета три с третью, принимай по этой ставке. — Он взглянул на рыцаря почти дружески, впервые в течение разговора. — В каких монетах следует… передать деньги капитану храма Метли или тому, кто недавно служил на этой должности?
— Не знаю, — отозвался Фран, — я об этом не думал. Может, в сольдах? Или в звонах? Подойдут любые деньги, которые имеют хождение в тех краях, господин Баба. Пусть решает сам… получатель этих монет. Возможно, он захочет часть суммы получить в серебре. Тогда, считай, тебе повезло, потому что бертали наши по отношению к серебру имеют еще более высокий курс.
— Верно, у них там, на побережьях, серебро скверного качества… Впрочем, это уже моя забота, не так ли, сэр рыцарь?
— Именно так, Баба.
Рыцарь решил, что не стоит чрезмерно нежничать с банкиром. Не составляло труда догадаться, что капитан, который продал ему Гиену, теперь получит едва ли не десятую часть серебром. Хотя все равно сумма должна была получиться немалая, пожалуй, даже побольше, чем рыцарь с капитаном стражи храма Метли в свое время договаривался.
— Фаттах, как перечтешь, напиши расписку в получении… этого богатства, с указанием места, времени и условий передачи денег. Разбудишь меня, когда потребуется ее подписать. Свидетельство тебе даст с нашей стороны Безант. — Баба посмотрел на рыцаря. — Кто подпишется свидетелем с твоей стороны, рыцарь?
— Калемиатвель вполне подойдет, — отозвался Фран Соль. — А теперь, господин Баба, пока будут исполняться все эти формальности, я хотел бы просить тебя проявить гостеприимство, накормить нас ужином и предоставить ночлег до утра.
Вот тут Баба ал-Сулим даже слегка крякнул и, что было совсем не характерно для его желтокожей расы, чуть покраснел.
— Это не вполне в наших обычаях и правилах… — И тогда, еще разок окинув взглядом золото перед собой, банкир передумал. — Хорошо, рыцарь, я прикажу затопить печь и приготовить ужин для тебя и твоих спутников. Прислуживать тебе станет Ахост…