282 – 286-е сутки (31 – 35 июля 1 года). Река — болото — река
За одну ночь лесной ландшафт сменился болотистым, причём такого типа, который мне в этом мире ещё не приходилось встречать. Над густой и длинной, выше человеческого роста, травянистой растительностью изредка виднелись раскидистые кроны отдельных деревьев. Часто попадались густые заросли ивообразных кустов, иногда тянущихся на несколько сотен метров. Вскоре выяснилось, что за ними скрываются островки и острова твёрдой почвы. А поскольку ни пляжей, ни суши, к которой есть проход, нам не встречалось, до берега удавалось добраться, только продираясь сквозь ивы. Над сочной зеленью и водным пространством постоянно висела неравномерная зеленоватая дымка. Она не причиняла особого дискомфорта, но, подобно лёгкому туману, ухудшала видимость. После рассвета активизировались мухи: их количество и агрессивность сильно возросли. Настолько, что уже привычные к гнусу люди потеряли терпение и начали громко возмущаться, а плоты скрылись за дымной пеленой от подгнившей растительности, подброшенной в костёр с целью отогнать настойчивых кровососов. Заодно выяснилось, что свежие, живые, ветки и трава не горят и почти не дымят, вместо этого будто вскипают, выделяя большое количество желтоватой пены. Из-за неё у нас даже костёр потух, пришлось разгребать угли и выбирать все природные «огнетушители». Одно радует — гнилушки не пенятся, а дыма дают много. И сухие растения тоже ведут себя нормально и привычно — иначе с огнём вообще пришлось бы распрощаться. Интересно, таким необычным свойством обладает именно флора болота или и других мест тоже? Надо будет проверить, когда выберемся. Сатанисты оказались единственными, кто не пользовался дымовой завесой: к чёрным балахонам прилагались такие же перчатки и москитная сетка. Но, не желая портить невосполнимую одежду, во время остановок они разоблачались и начинали воевать и ругаться на кровососов ничуть не тише остальных. Из-за атак гнуса, ещё более активных на берегу и рядом с ним, свободные сократили привалы до всего одного в день, на несколько часов. Естественно, ни о каком отдыхе на остановках и речи не шло, они использовались только для бытовых и пищевых целей. Однако болото принесло не только неприятные сюрпризы. Сева с Маркусом пришли в полный восторг от богатейшего выбора гибких прутьев для плетения, особенно учитывая, что легко удавалось набрать подходящий материал трёх-, а иногда даже четырёхметровой длины. В результате совместных усилий технического отдела, а также нашему вкладу, стены плота стали гораздо толще за счёт уложенных вдоль них «поленниц» из лозы, закреплённых косичками из неё же. Росс тоже ходил счастливый: на берегу некоторых заболоченных островов ему удалось отыскать участки красного мха, хотя и не в таком количестве, как в сезон дождей, когда он покрывал всю землю. Но, потратив несколько часов, зеленокожий сумел набрать целую корзину. Воодушевившись, он в тот же день провел целых три операции на животных с использованием вместо ваты красного мха, а потом постановил применять его же пучки при перевязке. На третий день после того, как ландшафт сменился, Росс почувствовал себя себя нехорошо. Пожаловавшись нам на озноб и головную боль, он посоветовал на всякий случай держаться от него подальше, чтобы уменьшить шансы заразиться, и уединился на втором этаже в моей комнатке. Всего за шестую часть суток его состояние резко ухудшилось. Посовещавшись с Надей, мы пришли к выводу, что мне к Россу идти безопаснее: всё-таки мы принадлежим к разным видам — может, я и в принципе не могу заболеть тем, что подхватил хирург. — Надеюсь, что зараза таится в местной разновидности красного мха, — добавила терапевт. — Если она в воде, воздухе или переносится насекомыми, уже у многих может тянуться скрытый период. Но, на всякий случай, стоит впредь всю питьевую воду кипятить. Я ведь давно это предлагала. Мы невольно потупились под её укоризненным взглядом. Зеленокожий лежал, закопавшись в подстилку, свернувшись в калачик, дрожал и не реагировал на внешние раздражители. Померив ему температуру, я пришла в ужас: градусник показал сорок один и три десятых градуса и, судя по состоянию Росса, жар усиливался. А ведь по многочисленным исследованиям, нормальные показатели для Homo oculeus лишь немного выше, чем для Homo sapiens, и составляют тридцать семь — тридцать семь и две десятых градуса. Такая температура, как у зеленокожего, уже сама по себе может представлять опасность для жизни. Необходимо срочно снизить её хотя бы до сорока (а лучше — до тридцати девяти) градусов. Поскольку никаких жаропонижающих нам неизвестно, единственным доступным средством остаются прохладные обтирания. Притащив воды, я приступила к делу. Простая методика сработала, и уже через десять минут жар намного спал, но стоило порадоваться и сделать перерыв, как всё вернулось на круги своя. Как только мы ни пытались стабилизировать температуру, всё оказалось бесполезно, воплощение советов терапевта тоже не помогло, и через несколько часов, отчаявшись, я спустилась вниз. Надя, на удивление твёрдо, настояла, чтобы все обитатели плота проверяли свои показатели не реже, чем раз в два часа, и при любом ухудшении самочувствия тут же сообщали. А Дет добавил: — Помните, что, скрыв первые симптомы, вы можете стать переносчиками и заразить других. Но пока ни у меня, ни у других никаких признаков не наблюдалось. На привале Игорь, по нашему поручению, пошёл наводить справки, не заболел ли кто-то ещё. Выяснилось, что жертвой неизвестной болезни, кроме Росса, оказалась только Ина, зеленокожая амазонка. Но даже два случая серьёзно обеспокоили свободных и, логично рассудив, что источник заразы скрывается в болоте, они приняли решение больше не делать остановок, чтобы побыстрее выбраться из опасной местности. К ночи состояние Росса не улучшилось, если не считать того, что он вышел из забытья и начал бредить. Температура по-прежнему оставалась около сорока двух градусов, а когда больной открыл глаза, они оказались кроваво-красными от полопавшихся сосудов. В бреду зеленокожий то умолял нас позаботиться о животных, то обещал кого-то убить, порой упрашивал отложить операцию, потому что у пациента всё равно нет шансов её пережить, а то и вовсе собирался консервировать какое-то мясо или убеждал, что нельзя выбрасывать человеческие трупы, а надо либо съесть, либо сделать наглядный препарат. А под утро нас разбудила испуганная Юля, которая оставалась дежурной: больной спустился вниз и теперь стоял на коленях со скальпелем в руке над своей старой постелью. — Росс, отдай мне нож, — спокойно, с уверенностью в голосе, попросил Дет, протягивая открытую ладонь. Зеленокожий поднял на него безумный взгляд налитых кровью глаз, потом перевел его на нас и, опустив голову, всхлипнул. — Всё не так! — горестно сказал он. — Всё не там, — Росс ткнул скальпелем в постель. — Разве это печень? — выдрав из подстилки пучок сухой травы, он продемонстрировал его нам. — Нет! Всё неправильно, всё не на месте, — бросив скальпель, зеленокожий схватился руками за голову и тихо завыл. — Нет никакой надежды! Быстро забрав возможное оружие и передав его мне, мужчины попытались отвести больного обратно наверх, но не тут-то было. Стоило им поднять зеленокожего на ноги, как отчаянье резко сменилось яростью: отбросив низкорослого Илью, Росс ударил Севу одним кулаком в голову, а другим — в живот, до крови укусил Маркуса, а когда его схватили за руки, со всего размаха пнул психиатра в пах. — Я вас даже жрать не буду, ходячие раковые опухоли! — по-змеиному шипел зеленокожий, выкручиваясь. Только когда инженер с Детом отошли от болевого шока и пришли на помощь, мужчинам с трудом удалось связать разбушевавшегося Росса. — Интересно, Ина такая же буйная? — задумчиво протянула я, когда Надя, осмотрев пострадавших, сказала, что у Севы, судя по всему, перелом ребра (а точнее — грудного пальца) и лёгкое сотрясение, да и у Дета не всё ладно, хотя насколько серьёзно, ещё не ясно. — Сейчас сплаваю и узнаю, — тут же предложил менее других пострадавший математик. — Сплавает он, — проворчала терапевт. — По затхлой болотной водичке. — Ну, во-первых, она не затхлая: не пахнет, чистая, и вон сколько всего в ней растет, даже кувшинки, — обиженно возразил Игорь. — А во-вторых, если причина в ней, то мы все уже заразились, так что хуже не будет. Зато слюну Россовскую, которую он на меня наплевал, смою. — Тебе повезло, что только наплевал, — буркнул Маркус, баюкая распухающую руку. Математик вернулся довольно быстро и сообщил, что Ина тоже не в себе, хотя в драку пока не лезла и острыми предметами не размахивала. Но узнав о «подвигах» нашего зеленокожего, амазонки решили подстраховаться и обезвредить подругу до возможных эксцессов. Следующие сутки не принесли хороших новостей. Дожидаясь менее буйного настроения, мы поили Росса бульоном с растёртой в кашицу рыбой. Я, с надеждой, что зеленокожий не ошибся, и красный мох действительно обладает сильным дезинфицирующим действием, несколько раз в день спаивала ему небольшие порции отвара. К полудню, в один из буйных приступов, больной попытался отгрызть себе руку, чтобы освободиться, но, к счастью, мы вовремя это заметили, хотя кожные покровы хирург успел повредить сильно. А вскоре математик принёс тревожную весть: все пять людей с жёлтой кожей слегли с аналогичными симптомами. — Надо наловить рыбы впрок, — по-деловому отреагировал Илья. — Если хоть кто-то останется на ногах, ему будет не до охоты. Согласившись, мы посвятили остаток дня заготовке запасов, в результате чего наполнили добычей три большие корзины и опустили их в воду, чтобы сохранить рыбу живой. Обследование, проведённое Надей перед сном, не порадовало: у восьмерых посвящённых, если включать в них Детовских жён, температура на полградуса превышала норму, хотя, по их словам, других характерных симптомов они пока не замечали. Но всего через несколько часов все признаки появились, и глубокой ночью в бессознательное состояние впали Вероника, Юля, Света, Маркус, Игорь, Дет и две его жены, а у Лили и Ильи при очередной проверке выявились первые признаки болезни. К утру слегли и они, у Веры же, Нади и последней из Детовских жён поднялась температура. На сей раз разведку проводила я. Положение оказалось ещё хуже, чем мы подозревали: заболело уже почти девяносто процентов свободных. На ногах пока оставались все сатанисты, хотя их уже лихорадило, уриасары, у которых, к моему удивлению, не наблюдалось никаких симптомов, и ещё несколько человек. Но, хотя бессознательное состояние у всех сменялось бредовым, буйных и пытающихся вставать и что-то делать, кроме уже известных зеленокожих, не оказалось. А ещё вселяло некоторую надежду то, что до сих пор не заболел ни один ребёнок. Хотя, кто знает, может у них просто не закончился скрытый период. — Надо сцепить плоты, пока есть такая возможность, — зябко кутаясь в чёрный балахон, сказал лидер сатанистов. — Сейчас уже не до сохранения тайн, жизни бы сохранить. На то, чтобы скрепить плоты друг с другом, ушло немало времени, учитывая, что часто приходилось прерываться, чтобы поухаживать за больными. К тому времени, когда мы закончили, слегли все сатанисты, три женщины с нашего плота и ещё девять человек. Все оставшиеся на ногах свободные собрались на совет и быстро вынесли решение, что пока есть хоть какой-то шанс на выздоровление, нельзя бросать людей без помощи. Эпидемия стёрла все границы, и теперь никто не отделялся, не говорил, что он тут не при чём и, вообще, из другой группы. Способность действовать сознательно сохранили только девять человек, включая меня, из чуть более чем двух с половиной сотен (не считая детей). И нагрузка на каждого из нас оказалась колоссальной. Ведь надо и еду приготовить, и накормить, и дымные костры, чтобы кровососы заживо людей не съели, поддерживать, и проследить, чтобы плоты к берегу не снесло, и медицинскую помощь (хоть и очень примитивную) оказать. А ещё дети, которых, между прочим, хотя бы подмывать надо! К нашему ужасу, выяснилось, что молоко у заболевших быстро пропадает, так что кормить малышей пришлось той же импровизированной ухой. После заката Сева, виновато опустив глаза, признался, что его лихорадит и вскоре присоединился к остальным посвящённым. Кроме него, выбыли ещё два человека, в результате на ногах осталась только я и уриасары. Ближе к полуночи я без сил свалилась у костра, чтобы вырубиться хотя бы на пару часов, — и тут очнулся зеленокожий и слабым голосом попросил воды. А после того, как напился, удивлённо поинтересовался, по какой причине его связали.