Вот так поставили животину на двор, а меня вон выгнали… Разыскал меня вечером Яков: «Что делать будем? Ребят поить-кормить надо», — он, оказывается, их увидел, да знаку не подал. Думали, думали, и придумал он… Головастый мужик, куды до него фенфебелю!.. «Самогонки надо, — говорит. — Пролезу в ординарцы, буду в деревне на день оставаться, и продержим их. Тем более, уедем скоро…»
На такое дело не самогон, а кровушку, всю по капле, отдашь. Сделали. Сначала уж больно хорошего, со слезой, первачка. А потом всякой дрянью поили — сквозь табак процеживали, и карбиту подмешивали, и куриное дерьмо — тьфу! — ему туда, проклятому, бросали… Ничем не гребовал. Не знал, понятно… Так и подсобила я Якова в ординарцы… Проститься пришел, на нем лица не было. «Чего так спужался?» Заплакал: «Не поминай, Лукерья, лихом. А этому Лешке все равно не жить», — про фенфебеля, значит…
— Выходит, его Алексеем звали?
— Да? Стало быть, так… И уехали. Вот и все, мой любезный.
Краснов достал блокнот, стал записывать. Лукерья обеспокоенно спросила:
— Ты не на Якова в чемодан-то собираешь?
— Нет, Лукерья Ефимовна…
— Смотри, сынок. На него не надо. Что белогвардеец, так он только слово на себе носил… Хороший человек. Увидишь — привет передавай, Лукерья, мол, кланяется…
— А какая фамилия у ординарца была?
— Стерлось все… Да и зачем она тебе?..
— Знай мы фамилии солдат, сначала нашли бы их, а потом и его самого…
Старушка заволновалась:
— И нашли бы? Точно?
— Думаю, да.
— Марья! Марья! — закричала она, открыв дверь в коридор. — Кликни, желанная, племяшку мою скорее…
Та прибежала, расстроенная, укоризненно бросила:
— Говорила вам, обеспокоите тетю.
— Собирай скорее, в Тупилино поеду, — Лукерья засуетилась по избе, не обращая внимания на возражения родственницы.
— Да куда ты, тетя…
— Без меня нельзя. У меня там фамилии всех белогвардейцев до единого переписаны!..
Не сразу дошел до Краснова смысл этих слов, а когда понял, сердце его забилось. Он даже боялся поверить в это: конники Шевылева, ставя лошадей на двор, на одно из бревен вбили гвозди и на них вешали сбрую, седла, уздечки. Во избежание путаницы каждый солдат написал на бревне свою фамилию.
— Найдем ли мы его? Ведь дом уже разрушен.
— Ну? Когда успели только? Горячая голова у Ванюшки! И не отговаривай, Марья, не отговаривай! Без меня не разберутся, а дело государственное…
…Косые вечерние тени полосовали дорогу, а Тупилино еще только показалось на горизонте. Пришлось работу отложить до утра. Но Краснов так и не заснул в короткую летнюю ночь, сидя возле развалин.
На следующее утро никто из ребят не пошел за грибами. Вся деревня высыпала на околицу. Пришли плотники, стали разбирать постройку, вернее, то, что от нее осталось. Иван Андреевич проявлял крайнюю заинтересованность, казалось, позабыв подсчитать расходуемые «человеко-дни»…
— Легче, легче, ребяты, — кричала Лукерья, когда перебрасывали материалы. — Там трухлявинка. На гвоздочки больше посматривайте, на гвоздочки…
Наконец было найдено это бревно с черным шрамом продольной глубокой трещины, с «гвоздочками», под которыми сохранились сделанные химическим карандашом надписи. Все столпились вокруг него.
«Сухов, Федоров, Иванов, Скрыль, Горб», — прочитал Краснов, низко склонившись над бревном. Остальные подписи были неразборчивы.
«Конечно, искать у нас Иванова, Федорова — что в Корее Кима… Но Скрыль, Горб, да и Сухов — это уже реально!» — мелькнуло в голове.
— Гляди, сынок, не обманула тебя Лукерья, — сказала довольная старушка.
Николай подошел к ней, обеими руками крепко пожал ей руку:
— Спасибо, мать, большое спасибо…
Человека по фамилии Скрыль, в возрасте сорока-пятидесяти лет, искали всюду: и на Сахалине, и в Средней Азии, и в Прибалтике, а проживал он совсем недалеко от Калининской области. Учитывая всю важность объяснений Скрыля, руководство управления одобрило предложение Краснова выехать в Псковскую область для личной встречи с бывшим подчиненным Шевылева.
…В один из июльских дней, между пятью и шестью вечера, сине-красная милицейская машина, немного не доехав до видневшегося на горизонте большого села, затормозила, развернулась и помчалась в обратном направлении. А вышедший из нее человек пошел вперед. Он не торопился, поскольку в запасе еще было время.