Он обнял ее и приник к губам. Он делал все именно так, как она хотела, улавливал желания по отклику ее тела на прикосновения, по отдельным словам еле слышным шепотом. Эмили не думала, что так бывает. Джим так не умел - он не был грубым, просто не очень заботился о ней, считая ее удовольствие чем-то само собой разумеющимся.
Она вышла замуж в двадцать пять лет, и до Джима Керрина у нее не было серьезных романов. В юности, как это водится, случались какие-то влюбленности, но все они оставались безответны и быстро угасали. Она не пользовалась популярностью у мужчин и многое дала бы за то, чтобы понять: почему? Она не считала себя некрасивой – встречаются девушки и пострашнее; не была занудной. Чем она отличалась от подруг? Излишней самостоятельностью? Почему за глаза ее звали гордячкой и недотрогой?.. Ее уважали, с некоторыми мужчинами у нее складывались приятельские отношения, но дальше дело не шло. Исключением оказался Керрин, но и его, как выяснилось, ненадолго хватило.
Но теперь Эмили забыла свои юношеские страдания, вечную смутную зависть к Майе, вокруг которой постоянно крутились какие-то поклонники, простила бывшего мужа. Все это ушло, а у нее теперь есть Энди, и больше ей никто не нужен. Только он. И чтобы он всегда был с ней, никогда не оставлял ее. Для него она была готова на все, даже на то, на что не согласилась когда-то ради Джима – отказаться от полетов. Если бы Энди попросил, она бы отказалась. Все, что угодно, лишь бы быть с ним…
Она уснула, вжимаясь лицом в его грудь и держась обеими руками за его плечи, чувствуя, как он гладит ее короткие волосы, щеку, шею. Эмили была счастлива, впервые в жизни по-настоящему счастлива. Получение летной лицензии, первый самостоятельный рейс, даже свадьба не шли в сравнение с этой ночью, с ощущением того, что рядом с ней тот, кто любит ее, и кого она сама любит. Ее чувство к Джиму было не таким – она тянулась к нему гораздо сильнее, чем он к ней, и понимала это. Она всегда боялась, что когда-нибудь он бросит ее. Так и случилось.
***
…В каюте было темно, часы над дверью показывали 17.30. Красное солнце снаружи еще в зените. Эмили подумала: а собственно, куда нам торопиться, мы могли бы провести здесь еще ночь и взлететь на следующий день... Но тут она представила ненавистную каменную пустыню, окружавшую «Одиссей», скалы, дым из вулкана поблизости, а дальше за горами – аварийный купол, где притаилась Диана, от которой неизвестно, чего ждать, и ей захотелось оказаться где угодно, лишь бы подальше от этой планеты.
Она тихо позвала:
— Энди... Спишь?
— Нет, - он шевельнулся, осторожно вытягивая руку из-под ее головы.
— Включи свет, - попросила Эмили, в темноте быстро натягивая майку. Потом она собрала брошенные вчера на пол вещи, оделась и встала, чтобы повесить полотенце. Энди стоял возле кровати в брюках, босиком, и расправлял свою скомканную футболку. Эмили обняла его со спины, прижалась щекой между лопаток, провела ладонью по его руке и оцепенела…
— У тебя татуировка? – проговорила она, плохо слыша свой собственный голос. Энди быстро высвободился, оделся, опустил рукав, но Эмили схватила его за руку, задрала рукав и снова уставилась на буквы и цифры. Черные значки запрыгали у нее перед глазами, и она как стояла, так и села на кровать.
Энди сел рядом, его рука безвольно-покорно лежала в руке Эмили. Та все смотрела на его светлую кожу, покрытую бесцветными тонкими волосками – совершенно человеческая кожа, как у нее самой. А что под этой кожей? Какие-нибудь провода, сталь вместо кости? Нет, Пол говорил, что у современных моделей кости не стальные…
— Джон не хотел, чтобы кто-то знал, - услышала она голос Энди. – Я спорил с ним, а он отвечал, что скажет вам на обратном пути. Он… ну, он считал, что это будет хорошая шутка.
— Шутка… - повторила Эмили. – Да, это в духе Коулфилда… - она выпустила руку андроида. – Значит, ты тоже… Не многовато ли роботов на этой планете?..
Энди что-то сказал, она не расслышала. Она думала: упасть бы сейчас в обморок, а еще лучше – погрузиться в анабиоз и все забыть. Но что толку, просыпаться-то все равно придется… Она подумала, что если вчера, когда она считала его человеком, все происходящее между ними казалось ей прекрасным волшебством, то сейчас стало чем-то отвратительным и до крайности неестественным. Робот! Да, это все объясняло, все мелочи, которые удивляли ее, и которые она раньше старалась поскорее вычеркнуть из памяти: и то, что он всегда и во всем подчинялся Коулфилду, и то, что остался жив после крушения глайдера, и его поразительную способность улавливать ее желания прошедшей ночью, и то, что она не чувствовала его дыхания на своем лице… Робот. А его скафандр! Она только сейчас вспомнила, что поразило ее при виде Энди, стоявшего у посадочной опоры – поразило настолько, что она решила, что ей это привиделось. Его скафандр был пробит на груди, края дыры длиной в несколько сантиметров - грубо стянуты, так что издалека костюм выглядел целым, но стоило приглядеться, и становилось ясно, что ни о какой герметичности тут не может быть и речи, а это значило только одно – то, что существу, заключенному в этот скафандр, не нужно дышать. Робот… Такой же, как тот, что скрывается в куполе, как тот, который привел к краху их экспедицию, а перед этим - экспедицию Новака…