- Разумеется. Я командовал тогда палубной авиацией "Банкер Хилла", мы атаковали авианосец южнее Кюсю.
- И я помню, господин адмирал, - сказал старший офицер Митаке Араи. - Я служил на одном из миноносцев. - Повинуясь знаку Фудзиты, он поднялся и устремил взгляд через головы присутствующих в какую-то дальнюю даль. "Ямато" погиб славной смертью. Это было начало апреля сорок пятого. Авиация противника бесчинствовала над всей Японией как хотела. Мы не могли допустить, чтобы "Ямато" трусливо прятался в Японском море или был потоплен на якорях без сопротивления. - Влажные черные глаза прошлись по лицам офицеров. Аллен, выпрямившись, откинулся на спинку стула. Брент не знал, куда деваться от неловкости. - Враги высадились на Окинаве. "Ямато" заправили горючим с таким расчетом, чтобы он мог только-только дойти до Окинавы - о возвращении речь не шла. Ему предстояло выброситься на мель и огнем своих орудий главного калибра смести захватчиков с острова.
- Ему это не удалось, - сказал Марк Аллен.
Глаза Араи гневно вспыхнули.
- Нет, не удалось! На нас набросились сотни самолетов. "Ямато" пошел ко дну - и мы вместе с ним. Там погибло три тысячи моряков.
- Все они, без сомнения, обрели вечное бессмертие в храме Ясукуни, прыжком вскочив на ноги и сорвав с носа пенсне, сказал Даизо Сайки.
- Банзай! Банзай! - разнеслось по рубке.
Подполковник Окума, перегнувшись через стол, размахивал кулаком перед самым носом у Брента, и лейтенант сердито отпихнул его руку:
- Нельзя ли поосторожней?!
В глазах летчика ярче вспыхнули зловещие огоньки. Он подался вперед еще больше и прошипел вне себя от злобы:
- Лейтенант, когда-нибудь мы выясним отношения до конца.
- За мной дело не станет, - ответил Брент, не отводя глаз.
Бас Марка Аллена заглушил все голоса:
- Сэр, правильно ли я понял: вы намерены пожертвовать "Йонагой"?
Наступила напряженная тишина. Все взгляды обратились к адмиралу Фудзите, а тот, вскинувшись, издал то, что именуется "криком души".
- Нет! Неправильно! Я никогда не пойду на это! - а потом, с заметным усилием взяв себя в руки, произнес: - Но если "Йонаге" суждено погибнуть, он погибнет с честью, в открытом бою, в открытом море, разя врага, а не потонет в гнилой тихой заводи под камуфляжной сетью! - Шагнув к столу, он положил руку на переплет "Хага-куре": - Почуяв близость смерти, не старайся отсрочить ее, а наоборот - ускорь ее приход.
Терпеливо переждав восторженные крики своих офицеров, он повернулся к Бернштейну:
- Что новенького вы нам расскажете, полковник, об арабских десантных операциях?
- Пока ничего, адмирал. "Зулусы" и два транспорта в сопровождении четырех миноносцев охранения тринадцать дней назад вышли из Триполи и Бенгази. Наша агентура уже давно не видит ни одного офицера из Пятого специального саперного батальона и Седьмой парашютно-десантной бригады в их излюбленных борделях. Ливийские газеты твердят о маневрах в Индийском океане.
- Лжецы, - промолвил адмирал Фудзита, большим и указательным пальцами дергая себя за седой волос на подбородке.
- Арабы, сэр, - просто ответил Бернштейн.
- Отрезать нас авианосцами с тыла, а с фронта прижать транспортами и высадить десант где-нибудь на западном побережье Тихого океана - там, откуда их новым дальним бомбардировщикам хватит горючего для налетов на японские города, - задумчиво глядя на карту, проговорил адмирал. - Вот чего они хотят. И это вполне возможно. Чтобы предвидеть, надо представить. Все свободны, господа.
Офицеры разом поднялись. Брент в дверях взял Мацухару за локоть:
- На два слова, Йоси-сан, - сказал он.
Летчик молча кивнул в сторону своей каюты.
- Ты все еще ищешь смерти, Йоси? - спросил Брент, взглянув на Мацухару, устроившегося за столом.
- Я виноват в смерти Кимио, и бремя вины гнетет меня невыносимо.
- Меня тоже.
- Ты опять заговорил как истинный самурай, Брент-сан, - мрачно усмехнулся летчик.
- Ты должен жить...
- Да? А для чего мне жить? - поднял брови Мацухара. - Семья моя погибла, Кимио была для меня всем на свете... Теперь и ее нет.
- В засаду мы попали по моей вине. Раскаиваться и искупать вину нужно мне, а не тебе.
- Дело тут не в раскаянии...
- Но ты сказал, что бремя вины скоро переломит тебе хребет.
- Сказал, Брент-сан. Но я прежде всего должен решить для себя самого, в силах ли я вынести свое существование.
- Ты служил Сыну Неба как должно. Твоя карма сильна, и вечное блаженство тебе обеспечено. - Отведя подпиравший голову кулак, он беспокойно постучал костяшками пальцев по столу. - Жить - значит страдать.
- Знаю. Я помню эти слова Будды.
- Но если у воина на одном плече - верность и почитание родителей, а на другом - отвага и сострадание, и он несет эту ношу двадцать четыре часа в сутки, он станет настоящим самураем.
- "Хага-куре", - мрачно улыбнулся летчик. - Иногда мне кажется, что японец не я, а ты.
- Но ты согласен, что самурай может нести бремя, от которого переломится хребет у всякого другого, и только закаляется от ниспосланных ему страданий?
Мацухара вздохнул:
- Зря ты пошел служить на флот, Брент. Тебе прямая дорога в адвокаты в наши японские юристы.
- Значит, я тебя убедил?
- Каждый из нас следует своим путем. Быть может, мне не удастся умереть, обратясь лицом на север...
- Как Будда...
- Да. Но я сам выберу время и место своей смерти, и, поверь, это не будет просто одна строчка в "списке потерь личного состава". Нет, Брент! Это будет акт очищения.
- Огнем?
- Может быть.
- Я буду с тобой, Йоси.
Летчик безнадежно уронил руки на стол.
- Не надо так говорить, Брент-сан.
- Что тут такого? Запятнана была и моя честь.
Мацухара стиснул челюсти, стянул губы в жесткую прямую линию.
- Ты рассуждаешь неправильно... - начал он, глядя в суровые синие глаза.
В дверь каюты постучали. Мацухара открыл ее. В коридоре стоял Таку Исикава. Подполковник посторонился, указал на стул. Исикава сел, напряженно выпрямившись, не зная, куда девать руки. Потом заговорил подчеркнуто официальным тоном: