Брент, как и все остальные, усердно записывал.
- А как с радарами противника? - спросил молодой летчик, сидевший неподалеку.
- Торпедоносцы подполковника Окумы - восемнадцать единиц - и двенадцать истребителей подполковника Мацухары будут там раньше нас, и ко времени нашего появления противнику уже будет не до нас. Наша задача - разбомбить ангары, поджечь бензохранилища и пропахать все из пушек и пулеметов!
- Уничтожить всех! - выкрикнул кто-то.
- Банзай! Банзай! - подхватили остальные.
Сайки, переводя дух и утирая взмокший лоб, замолчал. Пенсне, соскользнув с влажной от пота переносицы, упало на палубу, и лейтенант испуганно вздрогнул, словно счел это дурным предзнаменованием. Его адъютант подобрал осколки.
- Господин лейтенант, - нарушил молчание молодой летчик. - Какие у нас будут позывные?
Сайки заглянул в свои записи.
- "Йонага", как всегда, - "Сугроб". Бомбардировщики - "Львы", самолеты подполковника Окумы - "Драконы". Истребители прикрытия - "Эдо", - он посмотрел на разбитое пенсне, лежавшее перед ним.
- Каким курсом будем возвращаться? Где рандеву с "Йонагой"? - спросил Йосиро Такии.
- Ах да! После атаки на небольшой высоте курсом ноль-девять-ноль идем над Японским морем до сто тридцатого меридиана. В ста километрах к юго-востоку от корейского побережья выходим на курс один-восемь-ноль, идем над Корейским проливом к острову Цусима, где нас примет авианосец. Он на скорости двадцати четырех узлов пойдет курсом два-два-ноль. Подбитым машинам, которые не смогут дотянуть до "Йонаги", садиться здесь и здесь, он показал на острова Кюсю и Хонсю, - на запасные аэродромы в Мацуэ, Нагато, Фукуоке. Они неподалеку от объекта нашей атаки и будут готовы принять нас. Напоминаю о необходимости хранить полное радиомолчание, пока не обнаружите противника, или пока вас не вызовет подполковник Мацухара. Он обвел взглядом сидевших перед ним пилотов и стрелков. - И еще одно: к моменту нашего возвращения уже может начаться атака оставшихся на "Йонаге" самолетов на арабский конвой. - Он нервно перевел дыхание. - Так вот: адмирал Фудзита приказал всем, у кого останутся неизрасходованные боеприпасы, поддержать ее своим огнем и топить все корабли, которые еще будут на плаву.
С криками "банзай!" несколько молодых пилотов и стрелков вскочили на ноги, но тут же сели на места. Воцарилось какое-то неловкое молчание. Сайки продолжал посматривать на свое разбитое пенсне. Поднялся старый Йосиро Такии.
- Господин лейтенант, - прозвучал его голос. - Я здесь старше всех - не чином, а годами. Вы позволите мне напутствовать моих боевых товарищей? Сайки кивнул с явным облегчением, как человек, которого освободили от непосильной и неприятной ноши. Такии обвел глазами лица молодых летчиков. - Нам предстоит тысяча шестьсот километров полета, в трех баках у нас тысяча литров бензина, и ни одна его капля не должна пропасть впустую. Мы пойдем с полным бомбовым грузом, с полными баками - это большая нагрузка на двигатели, и все же старайтесь держать тысячу сто оборотов в минуту. Давление на входе должно быть максимальным, а смесь - как можно беднее. Он сжал пальцами рукоять меча. - Конечно, машина машине рознь, но все же запомните мой совет: обедняйте смесь, чтобы в любую минуту быть готовым к форсажу. - Он повернулся к Сайки: - Вот и все, что я хотел сказать, господин лейтенант.
- Благодарю вас, - ответил тот и вновь погрузился в молчание.
- Конверты, господин лейтенант?.. - решился напомнить один из молодых пилотов.
- Что? Ах да! Конечно-конечно, - Сайки потряс головой, словно его внезапно разбудили.
Брент и Такии недоуменно переглянулись. С командиром эскадрильи явно творилось что-то неладное. Что он - трусит? Или заболел?
Были принесены и розданы конверты и ножницы. Одни летчики состригли несколько волосков, другие - ноготь: по обычаю, это делалось для того, чтобы родным было что похоронить в том случае, если пилот будет сбит над морем или сгорит вместе с самолетом.
Такии отказался, сказав:
- У меня никого нет на свете, и пусть о моей кремации заботятся арабы.
Затем было разлито сакэ, и каждый получил по орешку. Все встали, и Сайки, не сумевший совладать с дрожью голоса, провозгласил:
- Да здравствует император!
- Да здравствует император! - хором откликнулись офицеры. Каждый съел орешек и выпил сакэ.
В эту минуту из динамиков донеслось:
- Экипажи самолетов первого эшелона - по машинам!
Снова грянуло "банзай!", и летчики толпой устремились к выходу.
Полет проходил без всяких неожиданностей. На чистом, синем, лишь кое-где подернутом кучевыми облачками небе не было и следа вчерашней грозы. Только на востоке туман и клубящиеся тучи были окрашены рождающимся солнцем с одной стороны в ярчайшие тона пунцового и оранжевого, а с другой - там, куда не дотягивались лучи, - оставались тускло-серыми и мертвенными. Бомбардировщики, как всегда, шли клином, и восемнадцать пулеметов на хвостовых турелях в случае нападения могли создать перекрещивающимися секторами обстрела сплошное поле огня. Сзади и с флангов - в самых уязвимых местах - летели наиболее опытные экипажи.
Далеко впереди Брент видел строй торпедоносцев Окумы, а вокруг тяжелых машин нетерпеливо и беспокойно, словно борзые, вынужденные подстраиваться к неспешному шагу грузных хозяев, рыскали и вились в воздухе истребители прикрытия. Брент время от времени переключался с частоты, отведенной бомбардировщикам, на частоту истребителей и обратно, но слышал только треск статических разрядов да слабый вой далеких корейских радаров. Со вздохом он поводил вверх-вниз стволом "Намбу", насторожился было, увидев какие-то летящие точки, но сейчас же понял, что это чайки, и сам засмеялся над своей мнительностью.
Наконец после полутора часов полета торпедоносцы повернули в сторону побережья, а бомбардировщики стали набирать высоту, углубляясь в воздушное пространство Кореи. Истребители включили форсаж и, круто взяв вверх, разделились: шесть троек пошли прикрывать "Накадзимы", три тройки остались с бомбардировщиками. В наушниках переговорного устройства прозвучал голос командира: