Если то был голос разума… Она ведь не может быть уверена, что на этом корабле и вправду прибыли ее сородичи? И все же девушка была убеждена в этом еще прежде, чем распахнулся люк, слишком высоко помещенный на корпусе, и опустился трап, слишком крутой для людских ног, прежде, чем накатило жуткое ощущение, будто девушка смотрится в далекое зеркало – когда по трапу неторопливо спустились чередой рослые, стройные, среброгривые существа. Руки их были широко раскинуты в знак мира, и золотые рога сверкали под ясным солнцем Рушимы.
Глава 13
Рушима, 334.05.25 по единому федеративному календарю
«Вот она… моя ‘Кхорнья… наша ‘Кхорнья!»
«Мы должны сообщить ей… им… немедля. Нехорошо держать их в невежестве, Нева, а нас здесь достаточно, чтобы подавить панику».
«Позволь мне вначале приветствовать мою ‘Кхорнью. Неужели мы не можем насладиться мгновением покоя, без напоминаний о…»
Акорна уловила смутный образ чего-то чуждого и ужасающего, словно стальной муравейник, кишащий ненавистью и разрушением.
«Как пожелаешь. Но она должна узнать, и скоро».
Линьяри подошли уже так близко, что их можно было окликнуть. На каждом шаге они высоко поднимали длинные, изящные ноги из грязной воды. За ними шла женщина – Акорна узнала ее. Надари Кандо, личная телохранительница Дельзаки Ли. Сил догадываться, что делает здесь Надари, у девушки не оставалось. Все внимание ее приковывали существа, так похожие на нее саму, и все ж иные, существа, столь грубо обсуждавшие ее в глаза. Акорна, правда, никак не могла понять – почему их так хорошо слышно было даже издалека, – но это показалось ей неважным.
– Что вам от меня нужно? – спросила она резко.
Возглавлявшая маленькую группу женщина-единорог сморгнула удивленно и проговорила что-то. Поток текучих, назальных звуков ничего не значил для Акорны. Девушка покачала головой, чувствуя себя глупой и непонятливой, и вспомнила вдруг, что одета в пропотевший комбинезон, покрытый разводами грязи.
«Нева, ты, кажется, говорила, что она уже подросла достаточно, чтобы говорить, когда Ванье и Ферила взяли ее с собой! Что с ней? Может, она умственно отсталая?»
«Скорее выросла в неподходящей среде. Эти существа не могли знать, как растить наше дитя».
Что?! Сколько Акорна ни мечтала в детстве о том, как встретит своих сородичей, ничего подобного ей в голову не могло прийти! Девушка раздраженно фыркнула, вскинув голову, и разом забыла и про грязь на комбинезоне, и про свои сомнения.
– Со мной, – проговорила она медленно и внятно, – все в порядке, за исключение того, что мне не повезло с родственниками. Всякими я представляла своих сородичей, но даже подумать не могла, что они окажутся настолько грубы! Я не идиотка. Калум, Гилл и Рафик заботились обо мне лучше, чем вы в силах вообразить, и я горжусь, что меня вырастили они!
Стоявшая рядом с ней молодая женщина неловко переступила с ноги на ногу.
– О чем речь-то? – поинтересовалась она. – Они еще пока ни слова не сказали, кроме той невнятицы, а вы их тогда не лучше моего вроде бы поняли?
Акорна недоуменно нахмурилась. Верно, единственной прозвучавшей вслух фразы она как раз и не поняла; и все же гости говорили и другое… разве нет?
«Ох, милая моя ‘Кхорнья! Ты никогда прежде не слышала мысленной речи?»
«Разумеется, не слышала, Нева. Вспомни, ее вырастили дикари».
«Не обращай внимания на Таринье, дорогая моя. Он неисправимо груб… едва линьяри !»
Непереводимое слово в мысленной речи несло целый спектр значений: «настоящий-человек-как-мы», «цивилизованный», «разумный» и «моральный».
Девушка хотела было заговорить, но вместо того нарочно стиснула зубы и потянулась к гостям мысль.
«Может… я… тоже… не… линьяри… Меня… вырастили… эти люди… которых вы зовете „дикарями“…. правда… И Я ЛЮБЛЮ ИХ!», закончила она отчаянным, несдерживаемым импульсом.
Женщина, стоявшая за спиной старшей, поморщилась.
«Нева, постарайся научить ее не орать , а?».
А потом Нева стиснула Акорну в объятьях, рога их соприкоснулись, и в рассудок девушки хлынул поток непередаваемых словами чувств: радость, и скорбь по родителям, которых Акорна не помнила, и полное, безоговорочное приятие .
«Ты, без сомненья, линьяри и линьяр, ты наша кровь», с абсолютной убежденностью мыслила Нева. «Я Нева из клана Реньилаге, визедханье ферили в этой экспедиции, а ты – ‘Кхорнья из клана Реньилаге, дитя сестры моей. Твоими родителями были Ферила и Ванье из клана Реньилаге. У тебя глаза Ферилы». Разум Акорны затопили общие воспоминания клана Невы: мир иссиня-зеленых степей, пологих холмов и чистых ручьев. Рослый мужчина с глазами цвета седой травы с улыбкой подбрасывает смеющегося младенца; женщина с ласковым лицом, чьи глаза отливают серебром, как у Акорны; праздник, цветы и песни, и щебечут в кронах мелкие мохнатые зверюшки…
– Мой сон! – воскликнула Акорна вслух.
Нева чуть отодвинулась, не отпуская плеч Акорны.
– Твой… сонн? – переспросила она на всеобщем языке с легким акцентом.
Этот драгоценный сон навещал порою Акорну в смутные мгновения между явью и дремой. Порой этого не случалось месяцами, порой – два-три раза в неделю, сколько она себя помнила, но в памяти запечатлелось еще раньше. Гилл и Рафик рассказывали, что, едва освоив пару слов на всеобщем, она порой просыпалась с рассказом о странноцветных небесах, и сердито вопрошая, как зовут невиданных ими никогда зверей.
Акорна сбивчиво пересказала Неве, что могла припомнить из своих снов, в которых девушка всегда ощущала себя любимой и лелеемой.
– Там был сад, и трава была мягкая и почти синяя, а кто-то держал меня на руках, чтобы показать поющих-мохнатых на ветке…
– Это не сон, – проговорила Нева, и серебряные зрачки ее стянулись в черточки. – Это был сад при чертогах клана Реньилаге. Ванье, твой отец, приводил тебя туда, чтобы показать древесных тилири; он говорил, что ты не кричишь, как все младенцы, а поешь, точно тилир, А мы с Ферилой болтали, покуда Ванье возился с тобой… ты правда не помнишь?
Акорна покачала головой, чувствуя, как ее собственные зрачки сужаются от горя.
– Ничего, ничего… – Нева вновь коснулась на миг рога Акорна своим, передавая безмерное утешение. – Ты одна из нас. Наша память – твоя память. Ты разделишь ее со всеми нами. – Но за устной речью девушка уловила безмолвный крик жалости и горя: «Как сумела ты выжить, совсем одна?!».
«Я была не одна», промыслила она, и в разум Невы потекли ее собственные воспоминания – о Гилле, и Рафике, и Калуме.
«Понимаю», отозвалась Нева совсем другим тоном. «Мы не ожидали, что может возникнуть связь…»
– Не «связь», не в этом смысле, – поправила Акорна, поскольку Нева воспринимала связь как физическую, чувственную. «Они вскармливали меня по очереди…» Она снова коснулась тетиного рога, и выплеснула мириады воспоминаний: как ее, маленькую, моют в умывальнике, как она пробует по очереди все растения в гидропонных кюветах, как учится понимать «нет», а потом – читать и писать, а потом – делать вещи более важные, например, искать рений, где его никто не видит, и решать уравнения, и делать верные ставки, а главное – как ее защищают от тех, кто считал уродом маленькую девочку…
«Уродом?», потрясенным хором откликнулись остальные линьяри. Громче других прозвучал голос самого высокого. Тот стоял чуть поодаль, и от него исходила мужественность, и гордыня, и что-то еще. Если так выглядел взрослый самец линьяри…. ну… Акорна поспешно сменила тему размышлений.
«Да, уродом. Его едва не отрезали…»
«Едва не – что ?!»
Все четверо линьяри шарахнулись, а мужчина даже прикрыл рог ладонью, будто защищаясь, от одной этой мысли.
«Так что видите – я многим обязана Гиллу, Рафику и Калуму. С ними я никогда не оставалась в одиночестве».
«Да, милое мое дитя, и мы еще выразим им свою благодарность».
Нева отвела Акорну в сторону от кучки поселенцев, которых происходящее явно заинтересовало.