НА ПУТИ К БОГУ
ТЬМА СГУЩАЕТСЯ ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Мне хотелось бы задать тон этим завершающим главам с помощью недавней записи из дневника, который я периодически веду. Тон может показаться негативным, чересчур мрачным и даже пугающим. Но страдание идет прежде смеха, родовые схватки предшествуют появлению новой жизни. Прежде чем выработается уверенность, должны быть заданы вопросы. Разочарование – почва, на которой произрастает надежда. Божий Дух, прежде чем поманить нас обещанием новой радости, сначала должен что-то в нас разрушить. Я сделал в своем дневнике эту запись летом 1992 года, находясь на борту самолета, во время трехчасового рейса. После посадки в аэропорту я ощутил такую неизбывную печаль, что казалось, больше никогда не будет ни радости, ни надежды. Плоды Духа полностью отсутствовали. Я хочу рассказать об этом тяжелом для меня моменте, потому что мне кажется, что подобные переживания не являются чем-то исключительным. Честные люди, запятнанные грехом и мучимые надеждой, которая кажется недостижимой, проходят порой через беспросветно мрачные ущелья. Я предлагаю эту выдержку из моего дневника в надежде, что описанное в ней может укрепить чью-нибудь веру и помочь пережить нынешнее испытание. Дорога к обретению Бога, прежде чем привести нас к свету, проводит через тьму.
ВЫДЕРЖКА ИЗ ДНЕВНИКА: 1 ИЮЛЯ 1992 ГОДА
Иногда мне кажется, что моя душа умерла. Порой она корчится в муках. В данный конкретный момент я чувствую ужасную комбинацию того и другого.
Я ненавижу такие моменты. Я хотел бы быть простым, счастливым человеком. Я знаю людей, которые выглядят гораздо счастливее меня. Почему я должен проходить через такие приступы отчаяния? Когда это случается, я не могу найти ни в себе, ни в ком-нибудь другом ничего, что принесло бы радость. Я беспредельно несчастен. Настоящая антиреклама христианства. Интересно, может ли моим читателям прийти в голову, что я в состоянии пасть так низко?
В такие мучительные моменты я полон неподдельного страха. Я испытываю этот страх и сейчас. Осталось ли во мне достаточно силы, чтобы продолжать путь, исполнять работу, любить семью, смотреть в лицо жизни? Или я растворился в мрачной пещере, заблудился в переплетении тоннелей, в холодном черном лабиринте, ведущем все дальше и дальше вниз? Неужели мне никогда не выбраться отсюда? Я беспредельно несчастен. Это настоящая антиреклама христианства.
Я беспокоюсь, но это беспокойство не имеет никакого значения. Оно не порождает желания бороться и искать выход. Мое беспокойство больше напоминает отчаяние. Как будто я провалился в черную дыру и гадаю: будет ли следующий удар последним, или он станет лишь очередной катастрофой перед тем, как я достигну дна.
Что мне делать? Выносить такие чувства превыше моих сил. В таком состоянии от меня нет никакого толку. Я никому не могу помочь. Где Бог? Чем Он занят? Я хочу двигаться, хочу совершить какой-то категоричный выбор. Но глубокая, полная гнева тоска, безнадежное безразличие лишили меня всякой энергии. Я не могу ни бежать, ни ходить, ни стоять. В лучшем случае я могу лишь с сопением брести по пути наименьшего сопротивления. Нет сил ни ругаться, ни возмущаться. Я обижаюсь, как маленький ребенок.
Но если я продолжаю брести, скорее даже просто плыть на волне прилива, то страх мало-помалу уходит. Я вновь жажду стать духовно зрелым, стабильным, любящим мужчиной, человеком, от которого жена может черпать силу и общение с которым доставляет ей удовольствие. Я не должен плыть по течению. Я должен предпринимать какие-то действия.
Вот тут-то и возникает проблема. Идея движения предполагает, что я обладаю энергией, которую могу обуздать, что я существую как реальная личность, способная свободно выбирать направление и затем следовать по нему.
Действие предполагает еще и причину, по которой я выберу именно это направление, а не иное. За всем этим сумбуром она подразумевает также существование милосердного Творца, имеющего великий замысел. Если я проигнорирую Его, то не буду достоин этого замысла.
Чтобы предпринимать вообще какие-то действия, мне необходимо верить в следующее: во-первых, что под поверхностью моей боли существую я сам, свободная личность, способная двигаться; а во-вторых, что действительно существует безгранично добрая Личность, зовущая меня двигаться к той радости, которую Она может дать.
Если я верю, что Бог добр, а я свободен, то могу преодолеть все взлеты и падения жизни, не утратив надежды. Ведь у всего есть смысл. Добро сильнее зла, поэтому есть причина для радости. Там есть Кто-то! Наивысшая реальность личностна. Я знаю это.
Однако если я верю только во что-то одно из вышеперечисленного или ни во что не верю, то жизнь превращается в безнадежную трагедию, жестокую шутку. Она лишь манит меня к тому, чего сама не может дать. Жизнь становится глумлением, насмешкой. Она с ненавистью скалит зубы на все мои усилия подняться над ее бессмысленностью или устраниться от нее. Тогда мне не остается ничего, кроме боли, нескончаемой и невыносимой.
Но даже сейчас, когда я пишу эти строки, я не могу не заметить того, во что верю, благодаря этому я улавливаю в воздухе аромат надежды. Говоря о неверии, я по-прежнему описываю наивысшую реальность как нечто большее, чем «это». Я сказал, что «это» глумится надо мной. Глумиться способны только личности, а не вещи. Материя ни над кем не глумится. Материя просто существует. Люди насмехаются над другими людьми или любят их. Смех по поводу забавного и странного камнеобразования или глупого вида собаки так же далек от смеха над другом, как небо далеко от земли. Я верю, что Бог существует. И я верю, что я существую.
Я не могу избавиться от представления, что вне меня присутствует некая личностная энергия, достаточно большая, чтобы вобрать меня в себя. Я могу считать эту личностную реальность плохой или хорошей. Но я не в состоянии вообразить себе отсутствие Его (а не «этого»), Его несуществование.
Там есть Кто-то! Наивысшая реальность личностна. Я знаю это. Так должно быть. Никаким другим способом нельзя объяснить мою неутолимую жажду, не говоря уже об искусном строении насекомого. Тогда возникает следующий вопрос: эта Верховная Личность хорошая или плохая?
И этот вопрос подводит меня к моему второму наблюдению. Я думаю не только о существовании стоящей за материей Личности как о чем-то само собой разумеющемся, я также представляю себе, как эта Личность приближается ко мне и при этом приближении испытывает какие-то чувства.
Я обнаруживаю, что не могу оторваться от одного основного факта: реальность зависит от взаимодействия двух индивидуальностей. Первая – это безграничная Личность, которая является либо плохой, либо хорошей. И вторая индивидуальность – это я и сообщество всех подобных мне людей, свободных двигаться либо от безграничной Личности, либо к Ней. Наш выбор зависит от того, какой мы себе представляем эту Личность.
Каким я считаю Бога? Я знаю, что Он существует, и я знаю, что я существую. Но добр ли Он? Заслуживает ли Он доверия? Можно ли на Него надеяться? Или Он плох, а я одинок и брошен на произвол судьбы. В таком случае мне остается полагаться лишь на свои собственные силы в поисках счастья, которого этот мир дать не может. Хотя есть еще один выход: притвориться, что я хочу меньше, чем я знаю и на самом деле хочу.
Когда я захожу в своих рассуждениях настолько далеко, я обнаруживаю внутри себя до странности непоколебимую убежденность: Наивысшей Личностью является именно библейский Бог. Бог, явленный в Иисусе Христе, бесконечно добрый, по-настоящему нравственный, неодолимо могущественный, невообразимо любящий и готовый продемонстрировать Свои высочайшие достоинства и сделать меня очень счастливым.
Если я заставляю себя думать о том, почему я верю, что Бог добр, что Наивысшее Существо хорошее, то мое внимание мгновенно переключается на живущую во мне неискоренимую жажду красоты любви, красоты порядка, красоты радости. Я знаю, что во мне есть это желание красоты, от этого не уйти. И я знаю, что это хорошее желание. Я могу отрицать его, но избавиться от него невозможно. Если у красоты нет никакого источника, то я не знаю, как объяснить мое стремление к ней.