— Всегда хотел северную женщину, — заметил Анну. — Именно из-за этого. Грудь, бёдра… задница… Вот, — и обрисовал в воздухе округлые формы. — Хочется потрогать.
— Ага, размечтался, — хмыкнул Эткуру. — Видал трофей Лойну? Кости шкуру рвут, морда, как у трупа. А ещё — ну, ты тогда был не в Поре, не помнишь, наверное — Жменгу привёз северянку. Совсем молодую. Ну и что? Вот такие же глазищи были синие, как у рабыни Барса, а переломалась — стала худая, как щепка. И через год умерла, родить не смогла. Вот тебе и северянки, — и передразнил его движения, начертив в воздухе пышный женский бюст. — Уже. Сейчас.
— Но эти?
— Эти — ведьмы. В них — гуо. Заманит — и постепенно всю жизнь из тебя высосет, бывали такие случаи.
— А здешних почему не высасывают? — спросил Анну скептически. Страсть Эткуру повторять подчинённым общие места, слышанные от старших и наставников, иногда раздражала безмерно.
— Дурак. Кошка глаза псу выцарапывает, не коту. Северяне — они тут все проклятые. И все — рабы, прирождённые рабы, других нет. Никто свободы не достоин. Все в побрякушках, безделушках, все улыбаются, кланяются, ходят, как холуи — на цыпочках… Едят с рабынями из одной посуды — гадость какую-то. Ничтожные людишки.
— А наших пощипали в том бою, когда Элсу попал в плен, — усмехнулся Анну. — Такие слабаки — и так разнесли: кроме Дору, все командиры мёртвые.
— Не знаешь — молчи, — отрезал Эткуру. — Дору рассказывал, как эти язычники вызывали нечистую силу. На целый отряд спустилось тёмное облако с тысячей глаз — и поглотило всех. А когда рассеялось — там уже были только трупы.
— Твой Дору врёт, как солдатская рабыня, — пробормотал Соня, не поднимая головы от сапог Эткуру и щётки с маслом. — Трус и враль. Будто ты сам не смеялся над этим с Хоэду…
Эткуру пнул его босой ногой.
— Ты, отхожее место, заткнись!
Соня, не поднимаясь с колен, обозначил поклон раба:
— Повинуюсь, брат.
Эткуру побагровел и ударил Соню по лицу кулаком — тот отшатнулся и моргнул, на сине-чёрной от татуировки коже скулы осталась красная полоса, проведённая боевым перстнем Эткуру.
— Язык отрежу! — прошипел Эткуру сквозь зубы. — А вернёмся домой — шкуру сдеру. Тварь.
Соня чуть пожал плечами, подобрал сапог, прихватил сосуд с маслом и отошёл в сторону с той равнодушной миной, какая бывает у рабов, знающих, что до настоящего наказания далеко, и приблизить его — не в силах господина.
— Он что, правда, твой брат? — спросил Анну, сдержав смешок.
— Что мне, называть братьями всех ублюдков от всех рабынь Льва? — огрызнулся Эткуру. — Трепливый раб — и всё. Слушай больше, что болтают бестелесные рабы, вроде него!
— А-а, — потянул Анну, делая серьёзную мину. — Понятно. Полно ублюдков, значит? Ну да, конечно.
Правильно. Прайд есть Прайд…
Щёку Эткуру дёрнула судорога.
— Ты ведь обо Льве говоришь, — сказал он, и в тоне послышалась настоящая ярость. — Он, братец, не как твой отец — нашему рысаку сводный баран! Он — стихия стихий, ему принадлежит всё в стране и всё вокруг. Он брал, кого хотел и сколько хотел, ясно?!
— Да, мой отец — Львёнок Львёнка, — понимающе кивнул Анну, ощущая восхитительное злорадство и решительно не в силах удержаться. — Вояка, не ведающий дворцовых порядков. И ублюдков не плодил, чтобы не топить их потом и не резать в детстве. Тебе повезло оказаться любимым сыном Льва, брат — а то чистил бы кому-нибудь обувь, штопал штаны и прислуживал за обедом и в постели… Слушай, Эткуру, как смешно — вот если бы Соня оказался любимым сыном, а ты — нет? Ха-ха!
Эткуру вскочил с ложа, отшвырнув ножны меча, схватил Анну за грудки, выдохнул ему в лицо:
— Забыл, кто из нас ближе к Престолу, а, братец?! Забыл, кто выше?! Хочешь, я напомню, когда закончим миссию?! Я тебя сейчас щажу, потому что враги кругом — а дома…
Но Анну уже сообразил, что зарвался.
— Да что ты, брат! — воскликнул он, отстраняясь. — Я же пошутил. Тебе обидно это слышать? Я больше не стану это говорить. Не сердись. Война быстро учит грубости — я тоже грубиян, брат…
Эткуру с трудом взял себя в руки.
— Убью, если будешь болтать об этом!
— Что ты, брат! Я буду молчать, — истово пообещал Анну, чувствуя большое удовольствие. Полная власть над ситуацией. Ты знаешь нечто, причиняющее сильную боль одному из Львят Льва, из тех, от чьих капризов зависят такие, как ты. Чудесно. Даже если не пользоваться отравленным клинком — приятно сознавать, что он у тебя есть. Возможно, этот клинок когда-нибудь поможет парировать удар.