Это было все, и я испытал некоторое облегчение. Я плотно позавтракал. А после этого я не знал, чем занять себя. Мне не хотелось встречаться со знакомыми; с другой стороны, я с тревогой убеждал себя, что нужно выработать какой-то план действий. Я сидел, пока мой чай совсем не остыл, испытывая одновременно страх, злобу и неуверенность, и притворялся перед самим собой, что думаю.
В конце концов я позвонил на лондонскую квартиру Макдональда, узнал, что он там, и поехал к нему. Он знал научный мир как свои пять пальцев и был одним из самых проницательных людей, каких мне только приходилось встречать; было приятно вновь увидеть его квадратную умную голову.
— Паршивое дело, — сказал он мне.
— Я услышал об этом вчера вечером, — добавил он. — Масса волнений по этому поводу. Все рады увидеть, как человек падает. Расскажите мне лучше все сами.
Я рассказал ему все, немного раздраженно из-за того, что мне опять приходится сдирать с себя кожу. Его маленькие глаза смотрели пристально и настороженно.
Когда я кончил, он сказал:
— Похоже, что никто не вышел из этой истории с честью. За исключением, пожалуй, Константина, но, если бы я был на его месте, я дрался бы лучше. Я постарался бы убедить их сделать перерыв в работе. Конечно, это невероятно глупо с их стороны, что они отказались от вас. И так же невероятно глупо с вашей стороны было идти на малейший риск как раз в этот момент. Ужасно жалко бывает, когда к нам в науку приходит человек как будто подходящих данных и вдруг он оказывается замешанным в скандал. Вы не заслуживаете снисхождения.
Я резко спросил:
— Отвлекаясь от соображений морального характера, что мне делать?
— Это абсолютно ясно. — Макдональд зажег трубку. — Вы должны реабилитировать себя. Но это потребует времени. Вы должны принять место заместителя директора, если они вам его предложат, а я думаю, они это сделают. Вы должны упорно и систематически работать, чтобы исключить возможность ошибок. Вы должны заставить себя смириться с тем, что вам будут покровительствовать и жалеть вас. Вам придется уйти с авансцены. Тогда через три или четыре года вы вернете себе свое теперешнее положение, хотя эта история, так или иначе, будет работать против вас и более долгий срок. Само собой разумеется, это задержит ваш прием в Королевское общество. Тут уж ничего не поделаешь. В течение некоторого времени вам будет несладко, но вы еще достаточно молоды, чтобы пройти через это.
— Не так уж приятно это слушать, — сказал я.
— А вы хотели, чтобы я сказал вам что-нибудь приятное? — спросил он.
— Боюсь, что да, — сказал я.
— Это ведь не поможет, — сказал Макдональд.
— Нет, — сказал я.
Но у меня было подозрение, что ему доставляет удовольствие говорить мне эту правду. Он предотвратил бы мой провал, если бы мог, он был огорчен, он поможет мне в будущем, он был искренним, понимающим и деятельным другом. И все-таки подозрение у меня было, и я не пытался избавиться от него. Макдональд получал некое удовлетворение, видя перед собой неудачника, и, когда он так ярко, так убедительно рисовал мой унизительный путь на несколько лет вперед, на лице его не отразились скорбь или уныние. Я поблагодарил его и ушел. Позднее я понял, что нотка, которую я уловил в голосе Макдональда, может проскользнуть у любого из нас.
Однако, когда я слушал Макдональда, я не мог испытывать ничего, кроме злости и разочарования. Я услышал удовлетворение в голосе друга, это было все; это было более чем достаточно. Я должен был найти друга, которой будет огорчен. В прежние годы я, может быть, поехал бы к Ханту, но не теперь, слишком многое надо было бы объяснять, слишком много сложностей должен был преодолеть его медлительный ум, прежде чем я дождался бы выражения его симпатии. Другой человек на моем месте мог бы пойти к женщине, но я этого никогда не мог сделать, даже если бы Одри была по-прежнему со мной.
Я не мог никого вспомнить. У меня было несколько близких друзей и огромное количество приятелей. Некоторые из них, вроде Константина, не смогли бы понять, какой удар я получил, другие просто не знали этой стороны моей жизни, а многие, с отчаянием думал я, будут испытывать нечто вроде удовлетворения, которое я уловил в тоне Макдональда. В конце концов мысли мои вернулись к старому Хэлму, перед которым я благоговел в студенческие дни. Я довольно часто встречал его с тех пор, как вернулся в Лондон. Он был теперь профессором в отставке и довольно старым, но продолжал потихоньку работать. Я явился к нему после обеда. Он спал, но встал и приветствовал меня с обычной для него мягкой вежливостью.