— Я люблю, когда мне льстят в лицо, — сказал я, — ничуть не меньше, чем когда хвалят за глаза, но не слишком ли долго это продолжается?
— Хант прав, — сказала Одри, — ты именно такой, ты всегда был такой.
Рут торопливо спросила, обращаясь больше к остальным двум, чем к Одри:
— Каким он был в молодости? Я часто думаю об этом, — она посмотрела на меня, — но я не могу себе представить.
Шерифф состроил забавную гримасу.
— Он был более худым и более диким, кроме того, он обычно говорил глупости и сердился, когда с ним спорили. Иногда он напивался и болтал о жизненном опыте. При всем при том это был занятный молодой человек, но вы никогда не подумали бы, что он станет таким серьезным.
— Чепуха, — сказала Одри. — Он был даже серьезнее, очень часто. Я помню, как я изумилась, когда обнаружила, какой он веселый.
— Разница в том, — добавила она, — что он теперь стал гораздо спокойнее.
— Вы ведь знаете, — сказал Хант, — он жил очень напряженной жизнью. Представьте себе, что у него это отняли. Кое-что он при этом выиграл.
— И кое-что потерял, — сказал Шерифф.
— Что именно? — спросила Рут.
— Человечность, — сказал Шерифф.
— Нет, — сказала Одри, — иллюзии.
— Нет, — сказал Хант, — уверенность.
— Ну, ладно, — сказала Рут. — У него еще кое-что осталось.
Вскоре она увела Одри, и мы, мужчины, уселись пить кларет. Шерифф и Хант продолжали разговаривать и несколько раз обращались ко мне с какими-то вопросами, но я не поддерживал разговор, допил свое вино и отошел к окну. Красный фонарь на корме лодки, уходящей в море, мерцал вдали.
Я думал о том, что эти четверо мне дороже всех на свете. Рут я любил и помог ей найти себя. А что касается остальных… Когда я был полон любви к ним, я ничего для них не сделал. Теперь же, когда я все понимаю и пытаюсь им помочь, я не испытываю ничего, кроме щемящей грусти.
Я рассмеялся.
— Что случилось? — спросил меня Шерифф.
Я повернулся к ним.
— Просто вспомнилась одна шутка, — сказал я.
Уикенд прошел очень приятно. Все старались быть внимательными и сердечными друг с другом. Рут с Одри ходили гулять. Хант и я играли в теннис, и Шерифф, который всегда был душой общества, находился в блестящей форме. Мы уговорили их остаться до вторника, и все были очень огорчены, когда пришлось прощаться с Хантом, который должен был уехать первым.
— Нравится мне этот человек, — сказала Одри, — и всегда нравился. Я прямо готова влюбиться в него.
— Для него это было бы очень хорошо, — сказал я.
— Он просто очарователен, — сказала Рут. — Обычно я не верю в такие вещи, но в нем как-то ощущаются неисчерпаемые внутренние возможности. Но…
— Он будет преподавать в одной и той же школе всю свою жизнь, — сказал Шерифф.
— Да, — улыбнулась Одри.
Ко мне вернулись те мысли, которые пришли мне в голову в первый вечер их приезда, мне захотелось немного помочь им в жизни.
— Хорошо бы придумать что-нибудь для него, — сказал я. — Быть может, со временем удастся что-то сделать. Но это довольно трудно. Его качества вопиюще не способствуют продвижению в жизни. А твои, Чарльз, наоборот… Ты не возражаешь, если я буду подстрекать тебя стать преуспевающим ученым?
— Если я сумею взять себя в руки, — улыбнулся Шерифф.
— Может, мы уйдем и поговорим на эту тему? — предложил я. — Это слишком специальный разговор, — пояснил я Рут и Одри.
— Мне бы хотелось послушать, — сказала Рут.
— А мне тем более, — сказала Одри.
«Чтобы заставить Шериффа что-нибудь сделать, — подумал я, — нужна аудитория».
— Ну так вот, — сказал я. — У тебя никогда не было достаточного размаха. Твои исследования всегда шли по принципу: сделал дело — и с плеч долой. Ты брал мелкую частную тему, разрабатывал ее — очень ловко и со знанием дела, — а затем брался за другую маленькую тему, совершенно не связанную с предыдущей.
— Это правда, — сказал Шерифф, — абсолютная правда.
— Именно так бессистемно и работают большинство людей, — говорил я, — но этого недостаточно. Это не способ заниматься исследованиями, или писать книги, или делать что бы то ни было более или менее успешно. За всем этим нет концепции.
— Я никогда не умел думать, — сказал Шерифф, — я умный человек, но это мне не дано; я просто не могу думать. Систематически, я хочу сказать. По-моему, у меня не хватает характера. Понимаете, — пояснил он Рут, — я никогда не играл в крикет.
— В этом все дело, — добавил он.