— Естественно, — улыбнулась Одри.
— Мне кажется, что это твоя забота.
— Конечно, — сказала она. — Я прослежу, чтобы он работал над твоей проблемой.
Одри выглядела усталой, она смирилась, не утратив чувства юмора, и — я неожиданно понял — сильно постарела.
— И много тебе еще понадобится времени, чтобы довести его до цели? — спросила она.
— Год или два по крайней мере, — ответил я.
— У меня гора с плеч свалится, — сказала она.
Глава V. Прочь от звезд
В начале лета я несколько раз писал Шериффу, спрашивая его, как продвигается работа. Он отвечал мне бодрыми письмами, но меня беспокоило, что он не касается подробностей. Когда же в ответ на некоторые специальные вопросы я получил открытку: «Все идет отлично. Нет времени писать», — у меня возникли подозрения. Я убедил Рут написать письмо Одри, с тем чтобы я мог добавить несколько строк. В ответном письме Одри писала:
«Передайте Артуру, что все идет нормально. Я вчера разговаривала с Хенсманом. Чарльз работает над темой, предложенной Артуром, он решил, что идея Константина слишком рискованна».
Рут ничего не поняла.
— Я думал, что Шерифф испортит все наши планы, — пояснил я, — но я был несправедлив к нему.
Удовлетворившись ответом Одри, я вернулся к своим делам. Я работал все больше и больше и в июне смог порадоваться результатам своих трудов. Я все глубже ощущал, что, как бы мне ни было трудно, я радуюсь, наслаждаюсь процессом работы. Временами меня слегка мучила совесть, что я не в Саутгемптоне, чтобы проследить за Шериффом, но уж очень захватила меня моя книга. В это время до меня почти совсем не доходили новости из ученого мира. Только однажды я видел Константина, вероятно, от него я и услышал, что осенью освободится кафедра в Лидсе. Помню, я мельком подумал, что, если бы это было на год или два позже, Шерифф мог бы получить это место.
В тот год лето в Англии было дождливое и мрачное, и в июле мы с Рут уехали за границу. Мой кабинет был целиком перевезен в виллу около Портофино, где я работал на террасе, повисшей над морем. В первое же утро, увидев солнечные блики на морской воде, я вновь испытал былой душевный подъем, былое чувство бодрости и спокойной уверенности.
Рут улыбалась:
— Дорогой мой, тебе нужно было бы проводить свои школьные каникулы в Ментоне.
— А тебе хорошо было бы пожить в моем родном городе, — возразил я.
Шли недели. Я заканчивал свою книгу, Рут была занята подготовкой к конференции по современным методам образования. Оба мы никогда еще не чувствовали себя так хорошо. Единственная форма общения с людьми выражалась в том, что по вечерам мы отправлялись на прогулку в деревню, разговаривали на плохом итальянском языке с местными жителями, собиравшимися возле маленькой таверны, и танцевали под платановыми деревьями.
Однажды утром, когда горничная открыла ставни нашей спальни и я сощурился от ослепительного света, Рут протянула мне письмо.
Я взглянул на странный, словно несформировавшийся почерк.
— Чья это рука? — спросила она.
— Это от Константина, — сказал я. — Но я не понимаю, почему…
«Шерифф проделал великолепную работу, — писал Константин, — в развитие моей идеи насчет стеролов. Он послал ее на конкурс в Лидс. Мы с Остином активно поддерживаем его. Там он будет получать восемьсот фунтов в год, и у него еще будет время для исследовательской работы…»
Я был озадачен прежде всего заботой Константина о доходах Шериффа, но еще больше тем, как меня ввели в заблуждение. Почему Одри обманула меня? Почему мне ничего не сказали? Как была решена проблема? Я ничего не понимал. Это была победа, подлинная и самостоятельная победа, он заслужил эту кафедру, и он получит ее, для Одри кончатся все неприятности, и Шерифф займет наконец прочное и незыблемое положение. Но более всего я был дьявольски зол. И рассказал обо всем Рут.
— Во всяком случае, — сказала она, — он добился своего. И довольно быстро. Конечно, он должен был посвятить тебя. Я не могу понять, почему он этого не сделал, — улыбнулась она. — И все же он обаятельная личность.
— Но это же чистая буффонада, — заявил я, расстроенный больше, чем следовало, гордость моя была уязвлена, и, кроме того, я испытывал смутную тревогу. Просто удивительно, до чего я был расстроен, даже не мог работать. Я спустился в деревню и отправил Шериффу телеграмму, в которой сообщал, что получил письмо от Константина. С раздражением ждала я ответа. Телеграммы не было, письмо могло прийти только дня через два. Прошло два дня, три, четыре, пять. Я без дела слонялся, ожидая почты. Рут заразилась моим беспокойством.