Не потому ли это, что мы еще все не пишем так, как у рассказываем при дружеских встречах?..
***
Опустив в машине занавески, включив радио, можно и подумать, что «слово «бедность» надо наконец выгнать из нашего лексикона как устаревшее...».
Может, он и не думает так, однако — пишет...
***
Писать — копировать жизнь «по клеточкам» — в наше время могут многие.
«Если есть люди, которые за это платят, так почему же не должно быть людей, которые возьмут эту плату?..»
Так рассуждает сегодня, к сожалению, еще не один «литератор».
***
Ему не мил сегодня белый свет, потому что он противен сам себе, и все, что написал, кажется таким безнадежно бездарным...
Идет — лишь бы идти. Зашел в магазин художественных изделий. Пожилая продавщица, женщина, слащавая от служебного усердия, предлагает ему, незнакомому грустному интеллигенту, очень интересную новинку. Это — резной письменный прибор... с зеркальцем. Пиши да смотрись — любуйся сам собой...
И он повеселел. Даже захохотал. Женщине показалось — странным, диковатым смехом.
***
Поэзия, счастье жизни, философия... А потом такому поэту, оптимисту да философу на должности председателя зачуханного колхоза, где коровы и так уже не встают от бескормицы, приказывают: «Или довыполнишь план по поголовью еще на сорок процентов, или положишь партбилет!..»
Он — твой друг, с которым ты пел, смеялся, рассуждал,— будет тянуться еще сильнее, сжав зубы от справедливого недоумения. А тебе, «свободному художнику», можно будет даже и порадоваться, что такое тебя не касается...
Что же это за дружба у вас, что у тебя за «вторжение в жизнь» и что ты за «свободный художник»? От чего свободный?..
***
У неписателей, когда им иногда приходится написать что-нибудь, вырываются прекрасные, большой художественной силы детали, подсказанные жизнью.
Четырнадцатилетняя девочка несет на кладбище маленького брата. Гражданская война, отца застрелили белые, мать где-то в командировке.
«Я завернула его в простыню и понесла на кладбище. День был жаркий, но я дрожала вся от холода этого маленького мертвого тельца».
Так вспоминает через сорок лет тогдашняя девочка, выступая в газете. А то, что ей просто помнится, подчеркнул я.
***
Читая нудную статью о Г., думал о том критическом шуме, который подымается задним числом вокруг некоторых «высокоидейных» произведений и авторов.
«Пламенные стихи его призывали, вдохновляли, вели...» А теперь они не читаются. Слабые. И так вот просто об этом не скажешь.
Недавно такой шум был поднят вокруг поэзии Б. Доклады, лекции, статьи, передачи... Да что поделаешь, если пафос определений никак не вяжется с цитатами. Самые настоящие провалы. Даже некоторые пропагандисты чувствуют неловкость.
Кто-то назвал эту кампанию демьяновой ухой. Метко. Однако частно. Беда — значительно шире.
***
Автор романа, который признали не совсем удачным:
— Переписывать еще раз не хочется...
— Ты не любишь его?
— Ну, что ты!..
— Нет, не любишь. Когда любят, поцелуев не считают.
***
Парню тринадцать лет, а он уже читает «Тихий Дон».
— Люблю я, мама, Григория. Белых бьют, а мне жалко, потому что там же Григорий...
Бедно она выглядела бы, наша литература, если бы не было этого Григория.
***
У Богдановича «Я не самотны — я кнігу маю» зачаровывает своим глубоким подтекстом, слитым с трагизмом простоты,— в этом подтексте и то, что у Пушкина: «Нет, весь я не умру» — предчувствие, а то и сознание своей бессмертности, что и в случае с Богдановичем оправдалось для нас, потомков.
***
Удивительное дело — как же все-таки живут и пишут те писатели, которые не Герои, не лауреаты, не депутаты, без орденов, а просто... настоящие работники литературы?..
***
Прожил полстолетия и не знал, что наше местечко Зельва — от литовского жельва — буйно зеленая.
Всегда будет что-то открываться, будут удивления и радости. Только бы были!
***
Случайное — самоучкой — собирание знаний. Не только из книг, какие попадались, а даже из отрывного календаря.
Из него мне помнятся слова Достоевского о том, как познавать человека по смеху: «хорошо смеется — хороший человек». Через много лет приятно было встретить их в «Подростке».
Помню и слова Салтыкова-Щедрина про дружбу, с ёмкой, уцепистой фразой на старинный лад: «Нашед друга, держись его». Эта еще не встретилась мне в его книгах.
Даже «фантики» от съеденных кем-то шоколадок «Atlas» давали, так сказать, духовную пищу. На одном из таких упругих, глянцевых вкладышей я впервые в жизни прочитал о значении Льва Толстого, по-польски, на обороте его маленького, бородатого портрета: