Придя с соревнований, Мишка с радостью доложил отцу, что выиграл первое место. Но вместо похвалы отец попросил:
— Табель.
Только дважды запнулся Мишка, рассказывая о том, что Ольга Сергеевна заболела и просила прийти за табелем послезавтра. А на следующий день он с группой приятелей отправился в кино. Ребята остановились у газетной витрины, и Мишка увидел на последней странице свой портрет.
В заметке под заголовком «Юный прыгун» рассказывалось, что тринадцатилетний Миша Буторин — талантливый спортсмен, что живет он на Балашихе, тщательно тренируется и обещает быть чемпионом.
Сомнений не было. Над заметкой был помещен портрет: точь-в-точь он, Мишка, с лыжами на плече, но без веснушек.
Неожиданно для всех он вдруг отказался идти в кино. Оставшись один, побежал к киоску, на целый рубль купил газет и отправился домой. Всю дорогу Мишка не шел, а бежал. Запыхавшись, вскочил в сени, торопливо шарил по двери, ища ручку, и как только распахнул двери, с порога крикнул одно слово:
— Вот!
Отец взял газету и долго, стоя у окна, читал. Потом посмотрел на Мишку, хмыкнул и передал газету матери. А Мишка между тем раздевался и, захлебываясь, рассказывал, как шел с ребятами в кино и как увидел газету.
Мать была довольна. Она присела к столу и, вынув зачем-то носовой платок, улыбаясь, глядела на Мишку. А вот отец не улыбался. Он только внимательно посмотрел на сына еще раз, хотел что-то сказать, но промолчал и вышел в другую комнату.
Еще по дороге домой родился у Мишки план. Выскочив на кухню, где на гвоздике висел портфель, он извлек из-под порванной подкладки злополучный табель.
Мать накрывала на стол. Проворно мелькали в ее руках тарелки, вилки, ложки. Завязывая на ходу фартук, она направилась в кухню. Мишка протянул руку с табелем.
— Мама, вот я табель принес.
— Да положи его на буфет, я потом распишусь.
— Табель? Интересно. Дай-ка сюда, — отец стоял в дверях. — Ого! Вот так успехи. Допрыгался, значит.
В это время мать внесла в комнату дымящуюся кастрюлю с супом.
— Садись, Дима, — обратилась она к отцу. — Ты, Миша, иди сначала руки вымой.
Плескаясь у большого медного рукомойника, Мишка не строил рожи (как делал всегда, с интересом наблюдая за своим искаженным изображением), а прислушивался к разговору за столом.
— И зря ты… Не выйдет, видно, из него инженера. Но прыгает здорово, хвалят вон. Может и вправду чемпионом каким будет…
Мишка вернулся к столу успокоенным. Он с аппетитом съел суп, а когда мать принесла жаркое, не удержался и еще раз начал с азартом рассказывать о соревнованиях, поминутно заглядывая в глаза отцу.
В это время в дверь постучали. Мишка побежал открывать. На пороге стоял Чудинов, а рядом с ним поправляла выбившуюся из-под пухового платка непослушную прядь Ольга Сергеевна.
— Отец дома?
Мишка молча кивнул.
6…Завтра в школу, а как хочется прыгнуть еще хоть раз, последний раз в сезоне. Прыгнуть — и уж тогда сесть за книги. Ну, ладно, к соревнованиям, сказали, не допустят, но ведь сегодня их нет. Пусть грамоту — красивую грамоту с золотыми буквами и красными знаменами — отобрали, но он, «комендант трамплина», пойдет и прыгнет. А с учебой он справится.
Мишка вышел на улицу и принял окончательное решение: прыгать. Утром подморозило, и скольжение обещало быть отличным.
Торопиться не хотелось. Он медленно спустился к Балашихе, долго поднимался к подножью стальной громады. Предстояло еще забраться наверх.
Мишка внимательно осмотрел гору приземления и эстакаду, поднял лыжи и подошел к лестнице.
— Здравствуйте, Семен Федорович, — грустно поздоровался он с дедом Мазаем, — решил вот закрыть сезон.
— Сезон-то для тебя уже давно закрыт. Двоечников не пускаем.
Мишка молча повернул от трамплина и услышал за спиной последнюю фразу Мазая:
— Комендант… разжалованный…
Мишка старался сдержать слезы. Но только сошел по тропинке вниз — не выдержал. Прислонился к стволу сосны и заплакал.
Здесь, на узкой, по-мартовски обледенелой тропинке, и разыскал его запыхавшийся Николай Бортиков.
— Здорово, комендант! Я с ног сбился, тебя ищу.
— Какой я тебе комендант? — сердито перебил его Мишка, размазывая слезы. — Меня вон Мазай уже разжаловал. Да и ты, наверно, рад-радехонек.
— Дурак ты, Мишка, — беззлобно произнес Николай. — Все ершишься. А я, между прочим, действительно, тебя ищу. Давай лыжи да пойдем.
Мишка поколебался, но потом безропотно позволил Николаю взвалить на плечо свои лыжи и молча стал подниматься.
— Вчера, понимаешь, нас Анатолий Сергеевич собирал, — рассказывал Николай. — А сегодня в комитете комсомола разговор состоялся. И решили мы, комендант, тебе помочь. Собственно, помогать тебе буду я.