- Какая у тебя тонкая кожа.
И вот тогда Рин заплакал уже навзрыд:
- Нет... я же никогда... за что... что же это...
С минуту Манфред смотрел на него в немом изумлении, а потом повалился рядом на постель с хохотом:
- Нет, надо же! Невероятно! Девственник... полный девственник, который... О! - так же внезапно прекратив смеяться, он посмотрел в затравленные серебряные глаза и заключил. - Да, это будет еще интереснее.
Аэрин содрогнулся.
Два дня в теплой постели, полноценного питания, не говоря уже о лекарствах - и помимо его воли к юноше понемногу стали возвращаться силы. Сходили синяки и ссадины, отступила боль в мышцах и обморочное изнеможение, а следом и сознание начало выбираться из муторного вязкого тумана. Это стало худшим испытанием, ибо можно сбежать от врагов, можно оставить друзей, но от себя никуда не денешься.
Рин плакал, не мог остановиться, и слезы молча катились по бледным щекам от понимания, что ничего уже не изменить и не исправить. Даже собственной смертью.
У людей, наверное, есть понятия и для этого, но у ахэнн нет. И ахэнн действительно нельзя взять силой, они всегда могут уйти за грань по своей воле... Он остался тогда, когда солдаты брали его раз за разом, и казалось, небо вывернулось наизнанку от боли. Остался, зная, что продукты скоро опять закончатся, а кроме как у людей их достать неоткуда, зная какой ценой, и чувствуя пока еще нежные объятия Лэрна... Остался после того, как они стали иными, а преданная им любовь обратилась в горький пепел. Так какой смысл умирать сейчас?
Чтобы спасти остатки своей чести? Они давно растоптаны. Из страха? Но и его не осталось. Что такого может сделать с ним этот офицер, что уже не сделали другие... По крайней мере он один и не причинил вчера боли, вместо того походя забрав последние крохи гордости, заставив испытать от его прикосновений то, что должно было принадлежать лишь супругу после брачных клятв... Все верно, Рин не достоин ни того, ни другого, и какое право он сейчас имеет стыдиться, что человек видит его обнаженное тело, дотрагивается в самых интимных местах? Вообще странно, что офицеру не противно его касаться после того, что он видел.
Правда, Лэрну тоже не было, как бы он не презирал своего бывшего нареченного... Боль в сердце была такая, что не приди вовремя со службы Манфред, несмотря на все рассуждения, юноша вполне мог пересечь рубеж, с которого уже не возвращаются. Вкатив ему лошадиную дозу успокоительного, он с долей раздражения отметил все признаки специфической нервной лихорадки ахэнн и в своей характерной манере бросил раздавленному мальчишке:
- Если у тебя хватило духу продавать себя, то и жить с этим тоже вполне хватит.
Возразить на это было нечего, и Аэрин только устало прикрыл глаза. Тем более что спорить или возражать прав у игрушки тоже нет, а его хозяин вообще не из тех, с кем спорят.
Сигареты. Кофе. Немного коньяка. И убойная доза химии внутривенно для другого обитателя каюты, которая не позволяла температуре подниматься до критического уровня, глушила рассудок, не давая шанса пробиться более серьезному побуждению, чем облегчиться, стимулировала иммунную систему - она же должна у них быть, иначе б давно все перемерли, плюс витамины и физраствор от гениальной фру Неллер... Ахэнн всю ночь прометался в бреду, высказывая в никуда все самое наболевшее, разве можно пропустить такой случай?
Застегивая с утра на воротничке последнюю пуговицу безупречно отглаженного мундира, герр Манфред думал отнюдь не о предстоящей "беседе" с гауптманном Вишневецким: она не предвещала ничего экстраординарного. Скорее, он стал бы думать о том, что, судя по ногтям Эйделы, фельдфебель два-три дня назад употребляла абортивное ANQ-107Y! Рутина.
А вот беспорядочный поток сознания парня и постоянно повторяющееся там имя заслуживало внимания. Поток, - то самое слово!
Рин назвался кротким именем явно не потому, что доверяет, - не с чего. Такое явление у ахэнн, как проституция и клички - не фиксировалось, все данные указывают на обратное. Что назвался так на допросе - совсем не похоже на матрицу психологии ахэнн. Разве что мальчишка не находил больше смысла в имени полном...
А если да?.. Тем более ценно содержимое блондинистой остроухой головки! Изучение отклонений больше дает о норме.
Рин... Лэрн... На людской слух это звучало как собачьи клички, но аналогичные "Блонди" или "Бетси", "Пусси" - не отвечают исходным данным о социуме ахэнн.
Допустим все же, назвать себя можно как угодно под воздействием стресса. Очень сильного стресса. Шока...
Однако подсознание, как вскрытый процессор - спустя время и долю усилий всегда выдает тайное: "Лэрн..."
Личное, очень личное имя.
Чье имя повторяют в бреду, особенно если опыт физического удовлетворения - никакой? И кто мог иметь право называть тебя так же коротко-лично, Ручеек?
Обер-офицер поправил фуражку и запер личным кодом входную дверь: забавно. А психология всегда была его увлечением.
2. Этлээ - лишенный цветов
Аэрин пришел в себя только на третьи сутки. В той же постели, и понял, что офицер не отказался от своей прихоти и не дал ему умереть, когда душа пожелала ускользнуть от затопившей ее боли... Тогда на смену боли пришло безразличие.
Ожидание не было долгим. Он распахнул глаза навстречу приблизившемуся мужчине, но тот всего лишь молча усадил ослабевшего юношу, поднося к его губам кружку с водой. Рин пил, даже заставил себя до конца съесть подставленное следом пюре. Послушно лег обратно. Хозяину следует подчиняться...
Жесткие пальцы, взявшиеся за запястье, казались обжигающе горячими, потом игла вновь впилась в вену. Ресницы юноши чуть дрогнули, но хозяин заметил. Знакомый запах той самой мази проник в ноздри, легкие точные прикосновения против воли успокаивали и унимали ноющую боль в исколотой руке. Больше ничего не последовало, мужчина ушел, и Рин уснул.
Когда он проснулся в следующий раз, его хозяина не было. Зато рядом с кроватью была оставлена пища и питье, а дверь спальни раскрыта. Все верно... Аэрин даже ощутил что-то похожее на благодарность, когда смог подняться и добраться до ванной, оправиться и умыться. Он даже кое-как вымыл волосы, хотя силы это забрало почти все.
Полная тишина давила на уши, а время как будто остановилось... Рин вернулся в постель, убеждая себя в необходимости поесть, несмотря на тошноту, и лишь тогда заметил рядом что-то, что могло быть только обещанным пособием. Взял в руки, полистал и захлопнул: это явно не детская книжка и предназначалась она не для ахэнн, а для людей, чтобы те изучали речь "эльфов"... Не в объеме "сосать-раком", как и сказал герр офицер, но сказок там тоже не было.
Он слышал, как вернулся мужчина, ходил, разговаривал с кем-то по своим устройствам, но не двинулся. Шаги приблизились, и Аэрин почувствовал, что человек сел рядом. Ничего не происходило. Потом тяжелая ладонь легла на лоб, перебрала волосы, отводя от шеи, задержалась, будто прислушиваясь... вернулась на щеку, разворачивая к себе.
- Посмотри на меня.
Юноша открыл глаза, чтобы увидеть, как офицер дернул уголком губ на его вялое движение.
- Да, сегодня гораздо лучше, - констатировал очевидное Манфред.
Для ахэнн, потому что обращался на его языке, а вот следующее замечание прозвучало на ИХ, рваном и резком.
- Любопытно вы устроены... псионика, регенерация - убить очень трудно. А потом раз... как свечка. Но ты - стойкий, - распорядился, поднимаясь. - Вставай, убери лишнее и ужинать.
Короткий взмах обозначил такой же короткий приказ.
Даже вздохом Рин его не нарушил. Встал, собрал упаковки от еды, вышел и выбросил, куда раньше отправился пакет. Чем заслужил мгновенно-острый, но почти одобрительный взгляд звериных глаз от чашки кофе.
- Садись.
Дальше было знакомо: ужин, нехитрые приготовления к отходу ко сну, уколы, мазь на ссадины и посиневшую от игл руку... И уверенное, хозяйское поглаживание по затылку, контуру уха и плечу. Задумчивое: