Молчание, однако, не затянулось.
- Какую же весть ты принесла нам, сестра? - спросили хором сто голосов.
Ки набрала полную грудь воздуху...
- "Трое из вас никогда уже не вернутся, - прошипел рядом Руфус. Выпьем же во имя нашей печали..."
Ки метнула на Ларса убийственный взгляд. Вне всякого сомнения, предполагалось, что он научит ее всему этому по дороге сюда. Ларс с виноватым видом покачал головой. Руфус нетерпеливо постукивал пальцами по столу.
- Трое из вас никогда уже не вернутся, - провозгласила Ки нараспев. Выпьем же во имя нашей печали...
- Трое из нас никогда уже не вернутся, - откликнулся хор. - Мы пьем во имя нашей печали.
Ки оглянулась на Руфуса, ожидая дальнейших указаний. Но Руфус молчал, плотно сжав губы. Можешь злиться, сколько влезет, раздраженно подумала Ки. Я тут, между прочим, ради вас сижу, а не ради своего удовольствия. Так что давай помогай, если хочешь, чтобы я все правильно сделала!
Тут Ки уловила едва заметное указующее движение его пальца и впервые обратила внимание на странную деталь в сервировке стола. За ее тарелкой аккуратным рядком стояло семь крохотных чашечек. Они были блестяще-серыми и без ручек. Ки взяла первую, поднесла ее к губам и увидела, что ее движение повторили все сидевшие за столом. Люди брали чашечки и одним глотком выпивали содержимое. Выпила и Ки; против ее ожиданий, жидкость не имела ничего общего с вином. Она была теплая, тягучая и почти безвкусная, лишь чуть-чуть отдавала запахом клевера. Ки поставила опорожненную чашечку на стол.
- "Свен, Ларс и Рисса - вот те, кто ушел от нас, чтобы более не вернуться. Выпьем же во имя нашей печали..." - снова шепотом подсказал ей Руфус, смирившийся со своей ролью. Что ж, тем лучше. Быстрее все кончится.
- Свен, Ларс и Рисса - вот те, кто ушел от нас, чтобы более не вернуться. Выпьем же во имя нашей печали... - ровным голосом повторила Ки. Ей не очень-то нравился этот спектакль, призванный изображать всеобщую скорбь. Но делать нечего, надо было продолжать.
- Свен, Ларс и Рисса - вот те, кто ушел от нас, чтобы более не вернуться. Мы пьем во имя нашей печали, - отозвался хор.
Вторая чашечка отправилась следом за первой, и Ки, поглядывая на Руфуса, стала ждать дальнейших подсказок.
- Давай дальше сама, - буркнул он, глядя в стол. - Расскажи, как это случилось. Не забывай про напиток, только смотри одну чашку прибереги для конца!
Ки снова испепелила Ларса взглядом, и юноша потупился. Ки между тем прикидывала, сумеет ли она убедить своей историей всех, как убедила его. Она пересчитала оставшиеся чашечки, соразмеряя рассказ.
- Все вместе они скакали на огромном вороном коне. Выпьем же во имя нашей печали...
Произнося эти слова, Ки мысленно уповала только на то, что Киива не даст ей споткнуться. А вот что Ларсу она голову оторвет, так это уж точно.
- Все вместе они скакали на огромном вороном коне. Мы пьем во имя нашей печали, - повторил хор. Казалось, собравшиеся за длинным столом были довольны таким началом рассказа. Ки взяла третью чашечку, опорожнила ее и...
Комната вдруг поплыла у нее перед глазами, делаясь нереальной. Ки снова сидела да высоком сиденье своего фургона, и легкий ветерок развевал ее волосы. Она улыбалась, ощущая чье-то присутствие рядом. Чье-то успокаивающее тепло. Странное дело, Ки воспринимала его как нечто само собой разумеющееся и, заметив, особого внимания не обратила. Все шло так, как тому и следовало быть. Вот мимо нее галопом пронеслись на вороном жеребце Свен, Ларс и Рисса.
"Женщина-улитка, женщина-улитка!.." - задыхаясь и хохоча, весело прокричал Свен.
"Женщина-улитка, женщина-улитка!.." - подхватил тоненький, звонкий голосок Риссы. Малыш Ларс ничего не кричал только потому, что совсем обессилел от смеха и слишком старательно держался ручонками за отцовскую рубаху. Черная шерсть жеребца - звали его Рам - отливала на солнце синевой. Под атласной шкурой так и играли, перекатывались могучие мышцы. Маленькому Ларсу великовата была голубая рубашка; конь мчался вперед, и рубашонка пузырилась и хлопала...
Вот Свен придержал Рама и спросил:
"Покажем ей, как надо ездить на лошади?"
Дети завизжали от восторга, и Рам вихрем сорвался с места под возмущенное фырканье серых...
- Светлые волосы развевались у них за плечами, - выговорила Ки - та, что сидела за столом в доме. - Выпьем же во имя нашей печали...
Та Ки была где-то далеко-далеко. Она поднесла к губам чашечку с безвкусным напитком, а потом, выслушав невнятный многоголосый ответ, бросила ее. Настоящая Ки следила за тем, как летит прочь вороной жеребец, унося хохочущих Свена, Риссу и Ларса, подпрыгивающих на шелковистом крупе коня. Скрипел и покачивался под нею фургон. Мерно переставляли копыта серые тяжеловозы...
- За холмом скрылись те трое, за высоким холмом, - со вздохом сказала другая Ки. - Выпьем же во имя нашей печали...
Порыв ветра, шевельнул кроны деревьев. Тот, кто сидел рядом с Ки, следил за Рамом, исчезавшим по ту сторону холма. А над вершиной холма было синее небо, ясное синее небо. И вот скрылись, и ничего больше не видно...
- Я ехала следом за ними, ехала слишком медленно, - горевала другая Ки. - Выпьем же во имя нашей печали!
Ветер ерошил придорожную траву, и трава печально шуршала. Но день был так ясен, и Ки беззаботно улыбалась ему...
Тот, кто сидел с нею рядом, вдруг внятно предупредил ее: хватит. Пора возвращаться. Остановись! Но Ки не послушалась. Еще не все сделано. Она не успокоится, пока не минует вершину и не посмотрит, что же там, за холмом. Ее охватило внезапное желание подхлестнуть неторопливых коней, пустить их рысью... тяжеловесным галопом... наверх, скорее наверх! Нет, она не сделала этого. Серые шагали себе и шагали под жизнерадостное поскрипывание фургона. Почему я сижу и улыбаюсь, думала Ки, почему я не вскакиваю на ноги, нахлестывая коней?.. Кто удерживает меня за руку, ведь я здесь одна?.. Неторопливо, неторопливо катится скрипучий фургон. Скорее, скорее, скорее же!.. Топ, топ, топ - неторопливые копыта по гулкой каменистой дороге...
Но вот наконец и вершина.
Ки закричала. Жутким, бессловесным, нескончаемым криком. Стократное эхо повторяло нечеловеческий вопль.
Внезапно другая Ки как будто очнулась. То, что она увидела за холмом, принадлежало только ей. Ей одной. Они не должны этого видеть. И она не должна. Не смей думать о том, что ты увидела. Гарпии выбирают кусочки понежнее. Животик, пухлую щечку ребенка. Ягодицы мужчины. Мягкие внутренности и бедра вороного коня. Не смотри, не слушай, молила вторая Ки, но все напрасно. Гарпии, пара бирюзовых, зеленовато-голубых гарпий. Они смеются, визжат, весело кувыркаются в воздухе над головой Ки. Они прекрасны и смертоносны, как отточенные клинки, и бесчувственны, как речные омуты. Они смеются над ее горем...