Я не смогу, – мысленно повторяла она. Не смогу. Не смогу. Не смогу.
Боже, а может, и смогу, – открыла для себя Барбара. Иногда принудительное удовольствие возможно.
Пожалуйста, не надо.
Джон издал какой-то звук и полностью излился в нее – она почувствовала это. А затем он обмяк, упав на нее. Давление этого толчка распространилось до самого ее пупка.
Я не смогу, – сказала себе Барбара. Не смогу, ведь он собирается убить меня.
Подожди, еще немного…
Медленно, как наступающее Рождество, Джон отклеил скотч, убрал тряпку у нее изо рта и поцеловал ее, как должен был сделать несколько дней назад. Они лежали вместе, и он целовал ее, прижимаясь к ней всем телом.
Сейчас, сейчас, – сказала себе Барбара. Нет, черт возьми, не сейчас. С ним – никогда.
Они были и врагами, и любовниками одновременно. Он доверчиво просунул язык ей в рот, провел им по зубам, и она снова приняла его. Не укусила. Проникла своим языком ему в рот, исследуя всю его полость.
О, нет, только никакой любви, – сказала себе Барбара. Я не хочу ее. Ни капли.
Да, сейчас, – признала Барбара.
Невозможно описать оргазм, тем более невозможно описать первый, а может, единственный и последний оргазм в самом начале взрослой жизни. Это смерть, на которую соглашаются. Смерть, которая может – если повезет – повториться. Смерть, которую можно бесконечно продлевать, смерть, к которой стремятся, которой умирают добровольно.
Прекрати, – сказала себе Барбара, но не смогла остановиться.
Джон говорил ей что-то, целовал ее, а она целовала его в ответ, в любом случае ей было все равно. О, Джон, прекрати, оставь все как есть.
– О… – Это был самый важный и доступный для восприятия звук, вырвавшийся из его уст. Она поняла его.
Этот же звук казался единственным достойным ответом. Джон продолжал лежать на ней, и будто вокруг нее одновременно.
– О…
Они лежали неподвижно, глядя на сырую комнату, на грязный линолеум, на потрескавшуюся штукатурку потолка и на покрытые разводами стены. И поскольку была гроза – какой далекой она теперь казалась, – то можно было услышать отдаленные раскаты грома.
– Джон, – она поцеловала его в щеку, – Джонни?
– Что? – произнес он откуда-то из-под ее уха, уткнувшись ртом в ее волосы.
– Джон, почему ты собираешься убить меня?
Он молчал. Думал, или так казалось. В этой нерешительности таилась опасность. Вопрос был не в том, собирается он убить ее или нет, а в том, почему собирается.
– Джон…
– Я слышу тебя.
– Джон, – она поцеловала его в ухо, – почему, если ты можешь быть вот таким?
– Не знаю, – он уткнулся лицом ей в шею.
– Джон, не делай этого.
Он промолчал.
– Просто скажи, если ты собираешься сделать это со мной.
– Я сказал, что не знаю.
– Нет, знаешь.
– Вообще-то, нет.
– Знаешь.
Некоторые женщины могут сокращать мышцы своего внутреннего органа, чтобы доставить мужчине удовольствие, другие – чтобы защищаться. Барбара ничего об этом не знала, но сделала это, подчинившись древнему инстинкту, и вытолкнула Джона из себя.
– По-че-му?
На мгновение он сник. Лег на нее мертвым грузом, причинив боль ее связанным рукам, которые поддерживали их обоих. Затем внезапно оживился, и Барбара почувствовала движение его рук. Собравшись с силами, он приподнялся на одном локте, чтобы посмотреть на нее.
– Потому что это будет следующим этапом.
– Я никому не расскажу. Обещаю…
– Дело не в этом.
– Я правда никому не расскажу.
– О… – Джон поднял голову, посмотрел за нее и вздохнул. – Это уже не так важно.
– Тогда что важно? – спросила Барбара. – Джон, это же я. Я – человек. Я имею право оставаться собой. Вот что важно.
– Наверное.
– Что значит «наверное»?
– Думаю, это довольно сложно объяснить. Извини.
Похоже, ему действительно было жаль. Он обнял ее с, казалось, довольно искренней нежностью. Его сильные, хоть и детские руки легли ей на плечи, и он поцеловал ее в лоб. Однако все было кончено.
Барбара уже даже не пыталась играть для него свою недавнюю роль.
– Тогда почему это должно стать следующим этапом? – спросила она его.
– Не знаю. Я… думаю, просто все зашло слишком далеко. – Он отпустил ее и, медленно поднявшись, сел на корточки.
Барбара почувствовала холод там, где он ее касался.
– Игра.
– Ага. – Он потянулся за шортами, встал и начал их надевать.
– Ради бога, ответь. Почему?