– В основном да, – ответила она. – Не мог бы ты немного ослабить веревку или развязать одну руку и позволить мне пошевелить ею, чтобы восстановить кровообращение? В противном случае ты мне сильно навредишь.
Джон видел, что она не врет. В то утро ей освобождали только одно запястье, и теперь оно снова было зафиксировано сзади. К тому же, держать ее в сидячем положении было его идеей.
– Хм… – он задумался, как бы наслаждаясь моментом.
– Придумай же что-нибудь, пожалуйста. Я не смогу сбежать, даже если захочу.
– Хорошо, – великодушно произнес он. Сходив туда, где он сидел до этого, он принес запасной кусок веревки и покрепче привязал верхнюю часть ее тела к спинке стула. Затем освободил ей оба запястья, одно за другим.
– Ох! О-о-ох… – произнесла Барбара достаточно искренне. Ее запястья были связаны более чем тридцать шесть часов. Она недоверчиво опустила руки. Ощущение напомнило ей детство, когда она приходила домой после игры в снежки, и руки у нее были холодными и горели огнем. Кровь, казалось, устремилась прямо к кончикам пальцев и пульсировала там. Барбара осторожно согнулась и положила руки на колени, чтобы рассмотреть их (веревка, опутывающая тело, не позволяла поднять их выше). Они покраснели, на ладонях появились белые пятнышки, сверху проступили синие венки, на запястьях были глубокие вмятины от веревки.
Однако если ее жалоба была искренней, то сопровождающая ее мимика – нет. Барбара закрыла глаза, прикусила нижнюю губу и наморщила лоб. К сожалению, она не была актрисой и не могла плакать по требованию. Было довольно больно, но не смертельно, и она не могла притворяться, что умирает.
– Ммм… – Она попыталась погладить пострадавшие руки, но ей мешали веревки.
– Что?
– Кровь снова начинает поступать. Поэтому жжет. – Она пошевелила пальцами, словно растирая между ними песок.
– Но ведь так лучше?
– Да. – Она снова прикусила губу. На этот раз ненаигранно.
Внезапно осмелев, Джон наклонился, взял одну ее руку и принялся массировать внутреннюю часть запястья.
– Ой!
– Больно?
– Нет.
На самом деле больно было. В чем нуждались ее руки, так это в том, чтобы их оставили в покое, но она не сказала об этом.
– Так хорошо, но будь нежнее. Пожалуйста. – Барбара быстро взглянула на него, а затем снова опустила глаза.
Она попыталась расслабиться. Это будет самая красивая, самая мягкая, самая женственная рука, которую когда-либо гладил мальчик, даже если ей будет больно. Это сработало, и через некоторое время он взял другую ее руку и принялся растирать, возвращая ей цвет. Но такая игра не могла продолжаться вечно.
Наконец Джон отступил.
– А что с ногами?
Сексуальная Барбара скромно взглянула на него, и он немного покраснел.
– А, понятно. Только лодыжки. У ножек стула острые углы…
Утром Бобби связал ей ноги выше колен, затем привязал каждую к соответствующей ножке стула, а те были квадратными и слишком острыми (для нее). Джон начал исправлять это, украдкой поглядывая на ее ноги. При этом казалось, что работа продвигается слишком медленно. Он отвязал каждую лодыжку, затем снова привязал их – неплотно – друг к другу, но не к стулу. Она могла бы раскачивать ногами взад-вперед, как ребенок на качелях, если б захотела, но не стала. Затем он немного ослабил веревку на ее голых коленях.
Во время всей этой процедуры Барбара – обе Барбары – имела возможность более внимательно изучить своего пленителя. Джон, как она сразу же заметила, был развитым мальчиком, но более развитым, чем он ей казался раньше. У него были крепкие, загорелые плечи и руки, возможно, гладкие и детские, но определенно сильные. И он был опрятным, не источал едких запахов, которые у нее ассоциировались с мужчинами-бабниками. Походил на крупного, сильного щенка.
Нет, хватит, – сказала себе Барбара. Ей вспомнился весь ход ее мыслей, весь ее воображаемый разговор с Терри. Нельзя относиться к людям, как к милым кроликам. Они – люди; Джон – почти уже мужчина. Он крупнее меня, сильнее и может сделать со мной много чего, и я не смогу его остановить.
А зачем останавливать? – спросила Сексуальная Барбара.
Сексуальная Барбара проявила любезность и позволительную ей беспринципность. Когда Джон освободил ей лодыжки, она согнула пальцы ног и потерла ступни друг об друга. Затем послушно свела ноги вместе, и он снова связал их. Она сделала вид, будто ей доставляло удовольствие, когда он ослаблял веревку над ее коленями, – на самом деле она почти не почувствовала разницы, – и, когда он закончил, вздохнула с благодарностью. Это получилось у нее искренне, и Джон повел себя как мужчина.