Ты хочешь повзрослеть, Барб?
Барбара снова промолчала.
– Ты думаешь, что эти дети странные, не такие, как все, и испорченные. Но откуда ты знаешь, что они сильно отличаются от других? Что ты думала о них, когда приехала сюда? Ты думала, что они милые и забавные. Что ты думала о них, когда возила в воскресную школу? Тебе хотелось быть их матерью и чтобы их отцом был какой-нибудь красивый, известный мужчина, вроде твоего доктора Адамса. Что ты думала о том, как они слушались тебя и веселились, когда ты водила их купаться? Ты упивалась этой своей любовью. Меня тошнит от тебя, – сказала Терри. – Человек – это сложный организм. Премьер-министры, наверное, тоже играют сами с собой, когда ложатся спать. То, что эти дети делают с тобой, является частью их игры; все сходится. И это вполне естественно.
Барбара молча покачала головой. Она снова отказалась принять эту логическую цепочку.
– Я тебе не верю, – сказала она. – Не все дети такие. И мы не были такими.
– Не были?
Барбара замерла. Что-то в тоне воображаемой Терри вызвало у нее воспоминание о хихикающих на парковке подростках из ее собственного детства. Она снова ясно видела их, снова отчетливо слышала. Их лица то появлялись, то исчезали, чередуясь с лицами Джона, Дайаны, Пола, Синди и Бобби.
– Нет! Они не делали ничего подобного.
– У них не хватило наглости, – пожала плечами Терри.
– Что ж, возможно, – согласилась Барбара. Что они сделали бы? Что сделал бы любой человек, получив полную власть над другим человеком? Что, в частности, будут делать неопытные дети? Кто знает, что думают люди в детском возрасте, когда мы их еще не сломали?
Д
ень был ясный, погожий и солнечный.
Барбара уже не сомневалась, что дети разденут ее донага. Это было не так уж сложно; ребята становились все увереннее. В конце концов, это не смертельно.
Я и раньше была голой, – сказала себе Барбара, но в ожидании продолжала чувствовать себя неловко.
В команде по плаванию, в общежитии, у врачей и – случайно, конечно же, – в семье ее определенно видели без одежды. Но эти случаи были кратковременными, вынужденными и не особенно приятными. Для поколения, которое как минимум на словах предпочитало откровенный внешний вид, открытую одежду и секс, она оставалась закрытой и сдержанной, избегая своей наготы и обычно отводя глаза от чужой. Естественно, ее беспокоило то, что она ханжа – в ее среде это было сродни смертному приговору, – что из-за своей робости и нерешительности она пропустит стремительно надвигающуюся волну любви и спаривания и останется в стороне. Но все эти страхи, казалось, не могли одолеть девичью застенчивость, негласное табу, сковывающее ее.
В попытке оправдаться Барбара сказала себе, что это лишь вопрос времени, места и ценностей. Она знала – хотя никто, кроме Сексуальной Барбары, не говорил ей об этом, – что в момент веры, доверия и любви она сможет, испытывая радость, освободить тело и жить. В этом присутствовал элемент исповеди, покорности и единства. На самом деле у нее было немало девичьих снов на эту тему. Просто такое событие еще не произошло, и, как следствие, приближалось время, когда она могла бы оглянуться назад и понять, что «берегла себя для мужа» или, по крайней мере, для серьезного романа. Подход, несомненно, старомодный – но довольно неплохой. Так ей стало казаться с возрастом.
Однако сегодняшние непристойности не имели ничего общего с потребностью, любовью, признаниями или дарением приятных подарков. Что вызывало у нее отвращение и мурашки по коже, так это то, что за всем этим скрывались грязь, злоба, подлость и секс в съемной комнате, за опущенными жалюзи. Ее затягивало обратно в примитивный глупый мир серости, щупанья, ухмылок и хихиканья. Целью было доставить мучение, и она боялась показать, насколько хорошо это удается.
На самом деле все прошло быстро и без непристойных лапаний, которые она себе представляла. Дети прибыли чуть раньше обычного и, немного пошептавшись на кухне, с напускной непринужденностью завалились в ее комнату. Они знали, что ей все известно от Синди, поэтому обошлись без долгих обсуждений. Дайана принесла в сумочке для ланча маленькие ножницы для шитья и, пока остальные стояли в стороне, осторожно ими воспользовалась.
Подойдя к Барбаре и отогнув кружево от лямок ее ночной сорочки, она разрезала ее по скрытым швам, справа и слева. Барбара не видела, что делает Дайана, но чувствовала, как металл – тупая сторона лезвия – осторожно скользит по ее коже, и понимала, что ножницы в умелых руках. Видимо, среди прочих талантов Дайаны было и шитье. Затем, обнажив Барбаре плечи, она продолжила работу.