– Хочешь сказать, мы должны отпустить ее? – спросил Бобби. По крайней мере, это было логично. Рост проблем означал лишь один вывод (естественно, заключавшийся в освобождении от обязанностей тюремщика).
– Не сейчас.
– Что тогда? – нетерпеливо поинтересовалась Синди. Она продолжала сидеть на скамье у пианино, обхватив руками одно колено и болтая ногой. – Я к тому, что если вы собираетесь просто сидеть здесь и болтать, то скажите уже что-нибудь.
Возникла пауза. Цикады за окном начали очередной цикл бесконечной оды лету.
– Давайте убьем ее, – поежившись, сказал Пол.
Он выпалил эти слова в своей обычной манере, и, хотя он сидел в кресле вполне нормально, казалось, будто ему неуютно в своей шкуре и он хочет выбраться из нее. Все посмотрели на него. В его голосе было достаточно силы, чтобы привлечь внимание.
За стенами дома с его автоматическими кондиционерами, за полями, проселочной дорогой и шоссе лежал рутинный мир. Там, в городке Брайс, взрослые занимались своими непостижимо тупыми делами, связанными с магазинами, деньгами, машинами и прочим, а их дети просто брели за ними, плача, жалуясь, неся пакеты или просто молча терпя все это. Тяжесть этого гнетущего мира ни в коей мере не была забыта. Однако члены Свободной Пятерки держались чуть в стороне от него. В конце концов, в данную минуту он их не беспокоил. Они пользовались привилегиями своего собственного мира. По крайней мере, могли все обдумать.
– Давайте убьем ее, – повторил Пол, на этот раз более умоляюще, – мы можем ее убить.
– И обвиним в этом Сборщика, – сказал Джон.
– Ты шутишь, – воскликнул Бобби. Если б он был в школе, где все старались не отставать от современного слэнга, то сказал бы: «Чувак, да ты прикалываешься», но на эмоциях вернулся к более древней форме выражения. – Ты шутишь.
– Вовсе нет. Дайана вчера это придумала. – Джон посмотрел на нее.
– А вы не хотите? – Это прозвучало как официальное предложение.
– Убить ее? – Синди перестала болтать ногой.
– Почему нет?
– Вы же знаете, что с нами будет, если она все расскажет…
– Ты знаешь, что с нами будет, если мы ее убьем, – сказал Бобби.
– Я же сказал. Можем обвинить в этом Сборщика. Можем сделать это и останемся на свободе.
Эти слова заставили детей задуматься.
Реальность для них была организована предельно просто. Голос говорил: «Сделай это, иначе я тебя побью». По сути, это был голос их воспитания в том виде, в котором они его слышали. Даже Джон и Дайана, хоть и были старше, до сих пор не забыли эту мелодию: угрозу последствий за непослушание. Неизбежность суда и наказания – по самым странным причинам – казалась им несомненной. Они даже представить не могли, что это им сулит. Смертная казнь им не грозила, но это, пожалуй, единственное, от чего их избавят.
(Справедливости ради следует отметить, что также их пытались подкупать следующей фразой: «Сделай это, будет весело, вот увидишь». Они относились к ней цинично и никогда не поддавались на подобные уговоры. Угрозы работали лучше всего, они были легко понятны.)
Дети рассматривали это предложение, не испытывая чувства вины. «Игра» изначально предполагала, что они будут делать нечто запретное. С самого рождения барахтаясь в мешанине из телевизионных передач, журналов, комиксов и газет – и рискуя утонуть в ней, – они прекрасно знали, что взрослые постоянно убивают других взрослых. Только здесь, в этом районе, такое почему-то было не в моде, но это обстоятельство не ввело их в заблуждение. Они обыгрывали эту идею, и она им нравилась.
Она нравилась всем.
Но подобная игра развила в них скрытность и чувство вины, а теперь, когда возник риск разоблачения и экзекуции – мучительную нерешительность. Лица у них стали серьезными. Из-за их миловидности и молодости, чем они выгодно отличались от взрослых, эта серьезность имела почти комический эффект. Синди даже хихикнула.
– Нам нельзя ее убивать, – сказал Бобби. Своим тоном он как бы отделил себя и Синди от остальных троих.
– Почему? – в глазах у Пола выступили слезы. Он горел желанием воплотить идею.
– Ну… – Бобби сделал паузу. – Она… ну, она… она такой же ребенок, как и мы.
– Ага, – согласилась Синди.
Дети опять задумчиво замолчали. Они поняли суть аргумента, выдвинутого Бобби, хотя тот не сумел сформулировать его внятно. В этой войне Барбара все еще может быть на их стороне. Взрослые убивали друг друга и попадали в аварии, так что переживать за взрослого человека вне собственной семьи было нелегко (а иногда и очень сложно). Но если дело касалось одного из них… В этом была странная сила; они могли отождествлять его с собой или с себе подобными. Они не знали никого из сверстников, кто умер или был убит. Это было что-то новое.