Безнадежная чуждость другого отдельно взятого человека – полной ее противоположности – захлестнула ее. Она не могла выразить ее словами, но это ощущение холодило ее: мы совершенно разные. Я думаю не так, как думает он. То, что работает для меня, совершенно не работает для него. Он другой. И я для него другая.
При этой мысли жизнь дружелюбной и доверчивой Барбары наконец оборвалась. Сладостные, туманные, смутные грезы о всеобщей любви рассеялись и исчезли. Ужасы пережитого плена были не игрой, а реальностью. Были спланированными и преднамеренными. То, что они осуществлялись детьми, не имело никакого значения. Внезапно Барбара почувствовала холодность и бессердечность, пронизывающие всю жизнь. Придя к такому выводу, она захотела рассказать об этом Терри.
Мы одни, Терри, – мысленно произнесла она. Здесь нет никого, кроме людей, и чем ближе мы к ним, тем более одинокими себя чувствуем.
Терри молчала.
– Бобби, – сказала Барбара, – ты делаешь мне больно. Я не могу пошевелиться. Мне так больно, что я даже не могу ясно мыслить. – Она опустила голову на его ветровку и закрыла глаза. – Бобби, – предприняла она последнюю попытку, – зачем вы вообще это сделали? Правда?
– Не знаю, – ответил он в третий раз. Затем изменил позу и сел, скрестив ноги. – Потому что могли, наверное. Нам казалось, что это весело.
Барбара открыла глаза и посмотрела на него. Он казался таким милым и невинным, что она почти поняла, что он имеет в виду.
– Неправда.
– Что именно?
– Что это весело.
Бобби промолчал.
– Разве? Разве сейчас весело?
– Ну… не очень, думаю.
Но он не собирался ее развязывать, пока не собирался. Не был готов оставить ее в живых. Барбара замолчала.
Снова прогремел гром. Нервный порыв ветра сотряс домик прислуги. Бобби посмотрел через плечо в окно, и еще какое-то время пытался взять себя в руки. Он казался таким же одиноким, как и она.
– …Не очень, – повторил он. – Забавно.
– Что именно?
– Например, что все вышло не так, как хотелось бы, – сказал он. – Например, когда мы прикидывали, сможем ли мы это сделать, нам казалось, что мы должны это сделать. Понимаешь? Типа если ты думаешь, что можешь что-то сделать, ты должен это сделать.
– Вы не должны ничего делать. Не должны причинять людям боль.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, но… – Бобби вдруг запнулся.
– Мне очень жаль, – произнесла Барбара.
Он дал мне вытянуться, создал комфорт, разрешил говорить. Я не могу мешать ему сейчас, – подумала она.
– Все в порядке, – сказал Бобби.
Она облегченно вздохнула, но он не обратил на это внимания.
– Не знаю, мы будто должны были это сделать. Будто у нас не было другого выбора. – Он замолчал и мрачно посмотрел на нее. – И поначалу все было нормально. Потом стало скучно. А сейчас… – Для Бобби это была довольно длинная речь, и он, похоже, внезапно осознал это. – Я убрал у тебя кляп, потому что очень сожалею.
– О чем?
– О том, что это случилось с тобой.
– Но это же я. – Что-то внутри нее будто щелкнуло, и она изо всех сил потянула за веревки и узлы, удерживавшие ее. – Это я. – Она снова обмякла. – Это… я. Я тебе нравлюсь. Ты же не держишь на меня зла. Просто отпусти меня. Пожалуйста!
– Я отпустил бы, – произнес он, – но не могу. – Казалось, разговор был закончен. Бобби и так знал, что она скажет. Он уперся руками в пол, чтобы встать.
– Бобби, не уходи.
– Я никуда не уйду. Имею в виду, отсюда. Буду поблизости. – Он действительно казался заботливым. – Не бойся.
И снова это прозвучало чудовищно.
– Мне страшно, – сказала Барбара. И она не обманывала. Потянув за веревки, она снова причинила себе боль, и эта боль не прекращалась. Пытаясь вразумить рассудительного, но слабохарактерного Бобби, она увидела возможное будущее, которое тоже вызвало у нее бесконечную боль. Впав в отчаяние, Барбара подняла голову и выкрикнула его имя, но и это не помогло. Она опустила голову и заплакала.
За все время своего плена Барбара ни разу по-настоящему не плакала. Как взрослый человек, до сих пор старалась сохранять достоинство. Но теперь она плакала, и это было безобразно. Грудь судорожно вздымалась и опускалась, из носа текло, по щекам струились слезы, изо рта неслись нечеловеческие звуки. Она рыдала.