– К тому же скоро выходить», – реально прикинул он свои шансы.
Но глаза… Какие глаза! Большие – большие, синие-синие, и реснички – чудо.
Где-то впереди мелькнула короткая спортивная стрижка Седого. Седой – это слесарь с нашего мехучастка, бригадир, да еще профорг, по-моему, наставник наш. Он старше Глеба и все удивленно спрашивает:
– И что ты с этой шантрапой связался?
Шантрапой он называет Стрему и Дергача,
– Какая шантрапа? – думает Глеб, – Пацаны и пацаны.
У проходной завода автобус «выплюнул» почти всех пассажиров. В окно ему помахала благодарная девчонка.
– Пока. Пока, – улыбнулся он. Приятно же хорошее дело человеку сделать.
Но глаза… Какие глаза! Большие – большие, синие-синие, и реснички – чудо.
– Здорово, Сизов! – поздоровался Седой, – ну как привыкаешь к мирной жизни?
– Ага.
Седого рабочие уважали, за серьезность, немногословность, основательность. Он шел рядом с мастером участка, что – то ему убедительно доказывая.
Глеб не чувствовал себя здесь в цехе новичком. Здесь он работал до армии, получил второй разряд токаря. Мастер, знавший его, уже поговаривает о курсах на третий разряд.
– Пойдешь?
– Подумаю.
– Хм, – покачал головой Глеб, глядя вслед Седому, – У меня два года и два месяца стажа уже. Вместе с армией, правда.
А Седой, переговорив что-то с мастером, тем временем подошел к хохочущей громко группе парней, взял за руку Лёву и, пытаясь заглянуть в его бегающие глаза, сказал громко, чтобы всем было слышно, как бы слегка стыдя этого хрупкого и худенького паренька.
– Лева, Любовь Петровна, директор клуба, в субботу снова вывела тебя с танцев. Снова выпивши, был что ли?
– Да нет, – пожимает плечами Лёва, – показалось ей это.
– Ну смотри, – не забыл, какую трепку тебе отец задал на выпускном. Весь город видел, как он тебя тащил домой. Не позорь отца – то. Уважаемый человек на заводе. В городе его знают. И держись от этой компании подальше. Махнул он рукой в сторону Дергача, Скелета и Стрёмы. Тебе до армии-то всего ничего осталось, держись как – нибудь. И меня не подводи. Как-никак я твой шеф, наставник. Понял?
– Да, ясно, – поморщился Лёва.
И быстренько от него, от нравоучений, надоевших пошел поздороваться с Глебом.
Нравился Глебу этот производственный шум: гул работающих станков, свистки крановщика, катающегося на кране под потолком то в одну, то в другую сторону. Без этого привычного, как любил говорить Глеб «моего» шума в выходные дни он скучал.
Он скучал по своему большому токарному 1К62, по тяжелому и обманчиво тупому резцу, с удивительной легкостью снимающим пружинящую и синюю от температуры кудрявую стружку металла.
Скучал по этим рычагам, управляющим огромным токарным станком, за которым все было привычно, ясно, четко. Вправо суппорт, влево суппорт. Вперед подача резца, назад, цангу вправо, цангу влево, взял заготовку, закрепил в передней бабке шпинделем, снял стружку в два три прохода, готова деталь, снял, положил в ящик.
И снова вьется раскаленная до синевы кудрявая стружка. Какая красота. Все четко, ясно, просто. Не то, что в жизни, в отношениях людских.
В курилке уже сидел Седой.
– А дальше – то, что думаешь делать, Глеб?
– Не знаю, – ответил Глеб, – зажигая спичку. Пока работаю.
– Учиться надо Глеб. А придумаешь, так дадим от завода направление, без конкурса пойдешь. Я с Петровичем уже поговорил.
Петровичем за глаза все звали начальника цеха.
– Не решил еще, – ответил Глеб, выпуская колечки и глядя как они постепенно растворяются у самой лампы, висящей на заплетенном проводе в середине курилки.
Глеб и сам думал уже давно на эту тему. Та желанная, манящая, светлая мечта о гражданке, свободе, веселых кампанейских посиделках, став реальностью как-то померкла, поистерлась, стала серой, привычной, будничной.
Работа – танцы, работа – танцы, танцы – работа. Скучновато что-то, в библиотеке и то интересней бывает посидеть.
Не решил Глеб еще окончательно. Учиться ему или работать?
Седой тоже токарь, но бригадир. Работает рядом со Славкой. Станок у него токарно-револьверный. Современный. Но Глебу и не обидно. Седой лет на 8 старше их всех. Серьезный уже.
Снисходительно смотрит на все их молодежные приключения, рассказы о которых с непременным интересом и выслушивает по утрам в понедельник в курилке, приговаривая иногда снисходительно покачивая головой:
– Ну, ребята, и когда вы перебеситесь.
Бросив папиросу в большой металлический ящик, Седой ушел.
Затянувшись парочку раз своей «Примой», к которой так привык в армии, Глеб тоже пошел в цех. К станку. Слесаря уже закончили наладку после замены суппорта. Надо работать. Догнать норму сегодняшнюю.