— Что, не нравится? — спросил Генри. — Я видел, какое у тебя стало лицо, когда мы вошли.
— Силен, силен во мне дух консерватизма — я же на дух не переношу новых веяний, — ответила Джин-Луиза с полным ртом жареных креветок.
Они с Генри сидели на никелированных стульях в ресторанчике «Мейкомб-отеля» за столиком на двоих. Ровным тихим гудом заявлял о себе кондиционер.
— Зато ничем не воняет, и это не может не радовать.
Длинный стол со множеством тарелок, затхлый запах старого дома и горячие волны чада с кухни.
— Хэнк, что это такое — «Повар, тише, в кухне мыши», а?
— Чего-чего?
— Вроде игра была такая?
— Была игра «Тише едешь — дальше будешь». Все бегут, вода оборачивается, кто не успел замереть, тот выбывает.
— Нет, там, кажется, салить надо было.
Никак не вспомнить. Перед смертью, наверно, удастся, но сейчас в памяти мелькал только джинсовый рукав да поспешно выкрикнутое это самое, насчет повара и мышей… А чей же был рукав и что стало с тем, кому он принадлежал? Должно быть, пестует свое семейство в одном из новых домиков… Странное чувство — как будто время течет мимо, не задевая.
— Хэнк, давай съездим на реку, — сказала Джин-Луиза.
— Ну а как же нам не съездить на реку? — улыбнулся Хэнк. Он сам не знал, почему так получается, но как только Джин-Луиза попадала на «Пристань Финча», она становилась больше похожа на себя прежнюю: словно тамошний воздух так на нее действовал. — Ты прямо Джекил и Хайд, вот ты кто.
— Ты слишком много пялишься в телевизор.
— Иногда мне кажется — ты у меня вот где. — Генри сжал кулак. — А чуть поверю, что взял тебя и держу крепко, ты раз — и выскользнула.
Джин-Луиза вскинула бровь:
— Мистер Клинтон, вы позволите даме, знающей свет, кое-что вам посоветовать? Никогда не раскрывайте свои карты.
— То есть?
— Ты что — не знаешь, как уловить женщину в свои сети? — Она пригладила воображаемый ежик и насупилась. — Женщине нужно, чтобы ее избранник был человек властный, уверенный в себе и при этом держался отстраненно, если он, конечно, способен на все это разом. Женщина в его присутствии должна чувствовать себя беспомощной, особенно если сама может горы свернуть и реки вспять обратить — и он это знает. Никогда не выказывай перед ней сомнений и ни в коем случае не признавайся, что не понимаешь ее.
— Ладно, моя милая, отыгралась, — сказал Генри. — Но с твоим последним утверждением я бы поспорил. Всегда думал — женщины любят напускать туману и чтобы их считали такими странными… таинственными.
— Им нравится только казаться такими. А потом, когда перестанет топорщить перышки, каждой женщине в этом мире нужно, чтобы рядом был сильный мужчина, который читал бы в ее душе, как в открытой книге, и был не просто возлюбленный, а — «не дремлет и не спит хранящий Израиля»[12]. Глупо, скажи, а?
— Получается, ей нужен не муж, а отец?
— По сути да, — ответила Джин-Луиза. — На этот счет книги не врут.
— Ты ужасно умная сегодня, — сказал Генри. — Где нахваталась?
— В Нью-Йорке, где коснею во грехе, — ответила она. Закурила, глубоко затянулась. — Насмотрелась там на гламурных куколок с Мэдисон-авеню, только-только выскочивших замуж… Знаешь, как они разговаривают? Ужасно забавно, только надо приноровиться — у них там свои ритуальные песни-пляски. А схема повсюду одинакова. Начинается с того, что жены смертельно скучают, потому что мужья так устали от зарабатывания денег, что должного внимания им не уделяют. Когда же они принимаются скандалить, мужья, вместо того чтобы разобраться, в чем дело, ищут, на чьей бы груди выплакаться. Когда это дело им надоедает — нельзя же без конца говорить только о себе, — они возвращаются в лоно. В лоне все по первости цветет и пахнет, потом мужья устают, жены бесятся — и так по кругу. Мужчины в этом возрасте превращают Другую Женщину в кушетку психоаналитика, тем более что оно и дешевле выходит. Гораздо.
Генри вытаращился на нее:
— Откуда столько злости? Что случилось?
Джин-Луиза заморгала:
— Прости. — И раздавила сигарету в пепельнице. — Просто я до ужаса боюсь, что если выйду за неподходящего человека, вляпаюсь во что-то подобное… Ну, мне не подходящего. Я ведь такая же, как все женщины, ошибусь — и он, показав рекордное время, превратит меня в визгливую стерву.
— С чего ты взяла, что выйдешь за неподходящего? Разве тебе неизвестно, что я — домашний тиран, каких поискать? Зверь.
Черная рука протянула подносик со счетом. Джин-Луиза узнала эту руку и подняла глаза: