Выбрать главу

Врач не стал больше задавать вопросов. Он сел на свой велосипед и исчез в темноте. Егерь подождал, пока не затих шорох шин, потом сел в седло, и галопом погнал лошадь к сельсовету.

Сторож, давно привыкший к тому, что егерь никогда зря не приезжает, открыл сельсовет, как только узнал его.

Николай долго объяснял по телефону дежурному лейтенанту городской милиции, всё, что он видел в лесу, и всё, что он сам об этом думает. Лейтенант пообещал, что через два часа оперативная группа будет в деревне, и попросил егеря её подождать — нужно было вместе провести предварительный осмотр места происшествия по горячим следам, и переговорить с ним как с единственным свидетелем.

Когда Николай вышел со сторожем из сельсовета, было уже за полночь. Сторож повесил на дверь замок, они сели рядышком на высоком крыльце и закурили.

— А дети-то у неё как там?.. — спросил сторож после долгого обоюдного молчания.

— Не знаю… — тихо ответил Николай. — Куда-то делись… Я их звал, но они не пришли

— Охо-хо, горюшко-то… — сторож помотал головой. — Мало им родителей, уже и за детишек взялись… Хуже всяких зверей люди стали… Из-за поганого зайчишки готовы человека порешить… И что жадность с людьми делает… — он опять надолго замолчал.

Николай курил и напряжённо думал о том, что где-то там, за рекой, в гуще леса, стоит опустевший дом с распахнутой дверью. Он безуспешно пытался не думать о пропавших детях, и о том, что с ними могло случиться — слишком чудовищно было всё это.

Сторож погасил окурок и с кряхтением встал с крыльца, поправляя на плече ружьё.

— Будешь ждать здесь? — спросил он.

— Нет, я съезжу в больницу, к Марии. Если вовремя не вернусь, скажешь им, где я.

Николай бросил окурок в темноту, проследив траекторию полёта красного огонька, и тоже поднялся.

— Съезди… Мало ли что… — согласился с ним сторож. — А я им всё объясню с дорогой.

В больнице егеря ждали.

— Значит, так, Николай… — обратился к нему врач, вытирая полотенцем, очевидно, только что вымытые руки. — Серьёзные травмы у неё на теле отсутствуют. Лицо и руки ободраны и в мелких занозах. Или её ударили доской, или она сама упала на что-то деревянное и ободралась. Второе вернее, потому что ссадины скользящие. Колени у неё тоже ободраны и в занозах. Такое впечатление, что она бежала и упала. Упала со всего размаху, совершенно не оберегаясь от удара. Очевидно, она упала, уже потеряв сознание.

Врач наконец вытер руки и отдал полотенце дежурной медсестре.

— Садись… — показал он егерю рукой на стул и сам сел рядом. — Тут ещё такое дело… — невнятно проговорил он.

Николай непроизвольно подался вперёд, ожидая услышать что-то, ещё худшее.

Врач уловил это инстинктивное движение.

— Да нет, ты особо не пугайся, — попытался он успокоить егеря. — Ничего, угрожающего её жизни, нет. Мы вывели её из посттравматического шока, но она молчит… И ни на что не реагирует… По моему, она ничего не видит и не слышит вокруг себя…

Врач помолчал.

— И не понимает… — добавил он и нервным движением поправил очки. — Находится как бы в столбняке. Мне кажется, она чего-то очень сильно испугалась, хотя я не представляю, чем это можно напугать взрослую женщину до такой степени… Это уже серьёзный психологический шок, из которого её сможет вывести только специалист-профессионал. Или она в непредсказуемый момент выйдет из него сама…

Врач вздохнул.

— Мне её можно увидеть?.. — тихо спросил егерь.

— Да, конечно, Николай, только надень халат. Она лежит в палате.

Егерь накинул поверх своей куртки белоснежный халат и, осторожно ступая своими большими сапогами на скрипучие доски больничного пола, вошёл в ярко освещённую палату.

…Мария лежала у окна, вытянувшись в струнку, с безвольными, красивыми руками, уложенными медсестрой поверх одеяла. Глаза Марии были открыты; казалось, она смотрит в потолок.

Николай подошёл к кровати и заглянул в эти, широко открытые, немигающие глаза…

И отшатнулся, испугавшись их… В этих глазах не было НИЧЕГО… Никогда ещё егерь не видел таких глаз у живых людей… Даже у новорожденных детей… Такую бездонную пустоту во взгляде он встречал только у уже мёртвых…

Николай осторожно положил ладонь на лоб Марии, и провёл ею по её лицу до подбородка, содрогнувшись от мысли, что живому человеку закрывает глаза, как покойнику…

Когда он убрал рука, глаза Марии были уже закрыты. Казалось, она спокойно спит, и только коричневые пятна йода на больших ссадинах, и неестественно бледный цвет кожи говорил о её нездоровье.