Задыхаясь, присел на большой камень. Набрал в легкие воздуха и кричу:
— Аца! Где ты, Аца!
Одновременно стараюсь свистом подманить собаку.
Никто не отзывается, и я повторяю эту процедуру еще два-три раза.
И вот уже Тузик, разукрашенный прилипшими к шерсти травинками и репьями, выскакивает из ближних кустов. Тяжело дыша, заваливается набок у моих ног. Я глажу его по спине, убираю с головы прицепившуюся траву.
— Эй, Аца! — опять кричу. — Отзовись, Аца!
— Э-э-й! — отвечает мне тонкий голосок с противоположной стороны. — Э-э-й!
— Я здесь, Аца! — продолжаю я. — Где ты, Аца!
— А-а-а! — отвечает мне голосок. — А-а-а!
Видно, что-то он мне объясняет.
— А-а-а! — кричу и я ему в ответ.
Хорошо, думаю, теперь мы опять вместе.
Начинаю осматриваться. Прямо передо мной, у самого противоположного склона, вижу достаточно большой, но плохо обустроенный — вроде как начали ограждать поперечными лесинами, да потом бросили — двор какого-то хутора. Три-четыре строения означали в нем, видимо, жилую хибару, сенник, конюшню и птичник, но отличить их друг от друга было трудно. Широкие двери халупы были когда-то распахнуты, а теперь лежали на земле. Во дворе и около него озабоченно клевали что-то уже подросшие цыплята, хрюкали несколько поросят. Очень живо было в заброшенном дворе.
Как бы Тузик, думаю я, ни полетел туда, чтобы разобраться по некоторым вопросам с цыплятами и поросятами, после чего мне придется объясняться с хозяевами. Поэтому достаю из торбы его поводок и пристегиваю к ошейнику. Он настолько устал, что даже не реагирует.
Но наискосок от меня, наверное, в продолжение того язычка, от которого мы разошлись, раскинулась, занимая весь склон, березовая роща лет эдак двадцати, и белые стволы деревьев выглядят совсем как равномерно всаженные в землю зубочистки. Я вижу перед собой левую опушку, от которой начинается пастбище. Правая подходит к ближнему селу, а поперек нее краснеет только что проложенная полоса дороги.
Пейзаж выглядит привлекательно. Если где и могут быть отличные белые, так только там. Лишь бы только в роще сохранилось хоть немного влаги. Я встаю и направляюсь к березняку.
Спускаю Тузика с поводка. Он словно прочитал мои мысли, и на всем скаку устремился к белоснежным стволам. Там вскоре и исчез.
Через выпас с короткой выщипанной травкой выхожу на поперечную дорогу и вижу, что она прорыта, похоже, мощной техникой до самой красной глины под самой опушкой березняка. Слева она теряется где-то на плоскогорье — красная полоса просто исчезает в зеленой траве, — справа превращается во что-то вроде улицы в поселке, в котором можно заметить несколько обитаемых домов. Все прочие — заколочены, покинуты до следующего лета.
Из придорожной канавы, глубиной почти в метр, поднимаюсь на поросший лесом холм.
Березовая роща изнутри вовсе не такая стройная и не такая привлекательная. Как и тот смешанный лес, из которого я только что выбрался, она заросла высокой сухой травой, под которой прячутся какие-то овражки, канавки и промоины. Склон тоже не такой уж пологий, и я продвигаюсь весьма медленно.
Полно поваленных молодых деревьев, некоторые уже засохли, иные еще живы, хотя редкие их листья пожелтели. И на этих поваленных, как и на живых деревьях, полным-полно березовых серо-белых трутовиков, похожих на поставленные ребром ладони. Где-то я читал, что их можно употреблять в пищу, хотя лично я никогда не пробовал. Вынимаю из кармана ножик и осторожно срезаю три-четыре гриба. Нюхаю — запах от них исходит дивный, как от лучшего боровика или от маслят — и кладу их в корзину. Но они совсем как деревянные — кто с ними сможет справиться? Зато, иронизирую я про себя, послужат неопровержимым доказательством того, что сегодня я ходил по грибы.
Между тем, не все кругом пересохло. С легким ужасом замечаю, что трава усеяна коровьими лепешками, местами даже свежими, усыпана козьими и овечьими орешками. Здесь разводят скотину! Сколько раз я видел, как ленивые овцы, выпущенные из загона, в карьер несутся на грибные места — и как только эти тупые создания запоминают их? — и за несколько минут все там подъедают. А коровы языком слизывают шляпки, как будто знают, что ножки у этих грибов несъедобны. И если ты идешь следом за коровами, то видишь только пеньки обезглавленных грибов, которые торчат из земли, словно чьи-то деревянные пальцы. Только бездарный грибник-дилетант может равнодушно относиться к этим убийцам грибов.