И тут я сразу вспомнил о высохших, желтых равнинах Индии, над которыми я пролетал, где земля превратилась в пыль, где человек и животные жаждут капли воды; я вспомнил о плотинах, превращающих скрытую энергию в зеленые земли с пашнями и заводами. Пойманное солнце! Эта мысль не покидала меня. Она принадлежала Индии и могла возникнуть только здесь!
Пойманное солнце!
The captured sun!
Это была очень странная девушка с длинными ногами, как я успел заметить, и я не знал, как вести себя при ней. Она закурила еще одну сигарету, небрежно бросив окурок на полотенце, на котором уже и без того было много прожженных пятен. Мне надо бы спросить, почему ей так тяжело все переносить, но тут у меня перед глазами вновь запрыгали красные точки. Как черепаха, втянул я голову, чтобы не получить солнечный удар. Здесь солнцу некуда было деться, здесь ничто не могло его охладить: ни теплое Аравийское море и, конечно, уж ни небо или песок, который жег ступни ног.
Пойманное солнце!
Девушка что-то сказала, но я ее не понял, а переспрашивать у меня не было никакого желания. Я пошел к «Ройялу», ресторану на набережной неподалеку от большого отеля, строительство которого было прекращено, хотя он был почти готов. Я вспомнил, что один читатель очень резко высказывался по этому поводу в газете «Навхинд Таймс».
«Ройял» — сонный уголок с несколькими комнатами для ночлега, здесь еще не чувствовалось наступления больших перемен.
Сам шеф-повар вышел узнать, чего бы я хотел поесть. Он приготовил мне лангуста особым образом, как деликатес. Я был единственным посетителем ресторана; поток воздуха вновь и вновь приносил сюда запахи моря и рыбы. Через открытую дверь я видел кусочек побережья, небо и океан, и мне казалось, что сейчас здесь все так же, как было в начале мира: безветренно, безлюдно и «невыносимо».
Может быть, это и имела в виду девушка?
Я сидел среди полуденного зноя и клевал носом. В это время вошла девушка со свернутым полотенцем в руке и села напротив меня за столик в углу. Она не замечала меня, заказывая обед. Молодой официант подавал не спеша. Видимо, он не желал поступиться своим достоинством, но и не хотел портить отношений, может быть, надеясь провести с ней ночь. Спустя три дня, когда я спросил у него о незнакомке, официант ответил, что она ушла вечером купаться и с тех пор исчезла, не заплатив по счету.
Тогда, два года назад, я подумал, что это история без начала и конца; я не мог и предположить, что через два года узнаю ее конец, если это можно считать концом. Обо всем этом я вспомнил, когда, обливаясь потом, ехал на велосипеде мимо белого домика священника в Калангуте.
Я ничего не забыл, но, несмотря на это, вид океана снова произвел на меня огромное впечатление. Я не удивился бы, если бы снова встретил старика с бамбуковой палкой. Что такое два года по сравнению с вечностью?
И все-таки многое изменилось. Новый отель был достроен, а по побережью слонялось несколько бородатых юношей и черноногих девушек, приехавших с разных концов земли. Впрочем, они мне не мешали, так как терялись где-то вдали между рыбачьими лодками.
Я приехал сюда, на побережье Калангуте, ибо здесь на небольшом кусочке земли представлялась единственная возможность увидеть сразу большое скопление хиппи, так сказать, сливки хиппи со всего мира. Молодые люди, издающие острый запах странники, прибывшие в Гоа по пыльным дорогам и из-за океана, из стран Запада; молодые люди, окруженные ореолом гашиша и принимающие ЛСД, не признающие никаких авторитетов и не желающие ничего, кроме «ничего». Что побудило их бежать от буден исторически пережившего себя мира? Каковы их дели? На какие средства они живут? Чтобы понять все это, я и приехал сюда из Панаджи.
Было около десяти утра. Эдди, который хотел познакомить меня с Королевой, ждал в «Ройяле». Этого Эдди, откликавшегося на странное прозвище Восьмипалый, я встретил вчера вечером в «Каравелле», в порту Панаджи. Он был предводителем полутораста хиппи, расположившихся у Калва-Бич. Эдди сказал мне, что его совершенно не интересует, что делают другие хиппи в Калангуте, но если я хочу, то он может пойти со мной к Королеве, которая, по его словам, «повинна в расколе».
Эдди мечтал попасть в Лаос, где в прошлом году произошла «сцена», но Гоа тоже очень красив, а главное, здесь все дешево. Хижина за доллар в месяц, уж дешевле и требовать нельзя. Я не знал, что это была за «сцена», но воздержался от вопроса, так как Эдди как раз в этот момент произносил знаменитое изречение о том, что хиппи не желают ничего, кроме НИЧЕГО.