— Мам, что-то случилось?
Вздрогнув, мамины плечи резко поднимаются, когда она поворачивается с кухонным полотенцем в руке.
— Ох, я не слышала, как ты спустилась. — Блеснув улыбкой, она возвращается к протиранию столешниц.
Сегодня мы ужинали поздно. С учёбой, работой и Бри, которую нужно забрать, у меня не получается вернуться домой до шести. Мама заказала китайскую еду после того, как я приехала. Слава Богу, иначе мне пришлось бы довольствоваться бутербродом с арахисовым маслом.
— Бри мгновенно уснула, — говорю я, занимая место в уголке стола.
— Должно быть, она сильно устала. — Мама кажется рассеянной.
— Что-то стряслось, мам? — повторно спрашиваю я.
Бросив на меня быстрый взгляд и натянуто улыбнувшись, она отвечает:
— Нет. Почему тебе кажется, что что-то случилось?
Меня это ничуть не убеждает. Я бессильно веду плечами:
— Не знаю. В последнее время ты… другая. Тихая. — И это великодушно с её стороны. Вот только за последние пару недель мама стала… сама не своя. Печальной. И когда я вижу её в таком состоянии, мне в голову закрадываются мысли, что, быть может, всё дело в финансовых трудностях, вызванными двумя лишними ртами. Мы с Бри становимся слишком тяжёлым бременем для неё?
— Ты и сама знаешь, как много работы. — Её голос чуть запыхавшийся, когда она трёт столешницу с большей энергией, чем требуется. — После августа станет полегче.
— Если проблема в том, что тебе приходится сидеть с Бри два раза…
Мама останавливается и поворачивается ко мне лицом, её выражение не даёт вырваться следующему слову из моего рта. Полотенце падает на стол, и её руки взлетают к бёдрам.
— Даже не вздумай заканчивать предложение, юная леди. Я понимаю к чему ты клонишь, но знай — я считаю время до каждого раза, когда могу остаться со своей внучкой, так что остановись.
Теперь чувство вины удваивается. Я ранила её чувства.
— Хорошо. Ладно. Я просто хотела удостовериться. С каждым днём она становится всё более активной, и порой мне самой тяжело за ней угнаться, — со смехом произношу я в попытке облегчить остроту последнего замечания.
Мама улыбается, взгляд её смягчается, как всегда, когда она смотрит на Бри.
— Но она милая непоседа.
Я решаю подобраться с другого угла.
— Сантехник подсчитал, сколько будет стоить ремонт водонагревателя? — Индикатор забарахлил, и мастер заходил утром с проверкой.
Мама качает головой.
— Не переживай, милая.
— А как же налоги на недвижимость? Ты будешь и о взносе спорить? — На прошлой неделе я нашла новый счёт на тумбочке. Такса в этом году вырастает более чем на тысячу долларов из-за старшей школы, которую они достраивают в нашем учебном округе.
— Пейдж, я же сказала — ни о чём не переживай. Я позабочусь обо всём, — тон её абсолютно непреклонен.
Потерпев поражение, я отказываюсь продолжать тему дома, уход и поддержание которого в последнее время обходится всё дороже и дороже.
— Митч приедет посидеть с Бри в пятницу. — Заодно и с этим покончим.
— Отцы не «сидят» с собственными детьми, — отрезает мама, раздражённо поджимая губы.
— Ну хорошо, позаботиться о ней, — уступаю я. Мама такое не поддерживает. Родительские обязанности, по её мнению, должны быть распределены между обоими родителями. И никаких поблажек мужчинам из-за того, что у них нет вагины и они не носили ребёнка.
Мой отец умер, когда мне был годик, и я уверена, маме не раз хотелось разделить с кем-то ответственность за моё воспитание. Рэнди, мамин парень, с которым они встречаются уже пять лет, отличный парень. Одно время я думала, что они могут пожениться, но мама сказала, что рада тому, как всё идёт.
— А Диана не могла это сделать? — спрашивает мама. Они с сестрой Митча замечательно ладят. Наверное, потому что очень похожи между собой: тёплые, дружелюбные, заботливые и непредвзятые.
— Зачем это делать ей, когда может Митч?
Мама хватает полотенце со столешницы и идёт ополоснуть его под краном. Выжав, она вешает её между двойной раковиной.
Вернув ко мне взгляд, она произносит:
— Я хочу, чтобы ты была осторожной, Пейдж. — Когда она поворачивается ко мне, в её глазах плещется беспокойство. От него я тут же поднимаюсь на ноги и становлюсь рядом с ней.
— Осторожной с чем?
— Мне не хочется снова видеть, как тебе больно. Никогда больше, — произносит она, обнимая моё лицо ладонью.
Она говорит как Эрин, но печальнее. Более напугано.
Я иронично фыркаю, давая ей понять, что волноваться не о чем.