— Нужно знать, во что впутываюсь. Где и какая опасность подстерегать может. Девицы белой кости не оказываются ни с того, ни с сего в веселых домах.
— С чего ты взял, что я белой кости? — мордашка стала удивленно-растерянной. У меня даже от сердца отлегло: значит, птичка моя не так хитра, как мне с перепугу привиделось.
— Линочка… Можно тебя так называть? А то Малиночкой длинно, а Малинкой пусть тебя зовут те, кто не пробовал. — Она улыбнулась едва ли не смущенно и кивнула. — Ты на руки свои посмотри. Среди девчонок серой кости таких белоручек не сыскать.
— Вот зачем ты мои пальцы…
— Нет, твои пальчики я ласкал для взаимного удовольствия. А смотрел на них как раз за этим. Не хочешь, чтоб тебя на чистую воду вывели, перемажь руки свекольным соком или зеленой кожурой ореха натри. На худой конец, тряпками замотай.
— А ты меня не бросишь, если я тебе правду расскажу? — проскользнула мне под руку и заглянула в лицо снизу вверх. Ну самая настоящая кошка, пытающаяся выклянчить лакомый кусочек. Не мурлычет только.
— Не брошу, — проворчал я, с трудом подавляя желание поцеловать столь приглянувшийся мне носик. Если девчонка почует, какую власть надо мной забрала… Не выношу ощущения, будто провалился в болото и меня затягивает все глубже. До сегодняшнего дня всегда в таких случаях ноги делал. А сейчас — никак. И древлянина боюсь, и из-за Ягодки… Во сне готов был что угодно ей пообещать да не успел, Малинка разбудила. — Рассказывай.
— Я не настоящая белая кость. Отец мой из них был (он умер уже), а мать я не знаю. Но, судя по моему носу, который тебе так нравится… — стрельнула глазищами, я притворился, что не понимаю, о чем она. — Да, судя по веснущатому курносому носу, матушка моя из серокостных. У меня еще брат был, старший. Он — законный сын, наследник, у нас общий отец. Брат погиб недавно в военном походе… После этого все и случилось. Меня, может, и признали б. Все же росла в доме у родного отца, воспитание получила соответствующее… Если б не тетя, сестра родителя моего, и ее сын. Они вознамерились все отцово наследство загрести, а я у них на пути оказалась.
— Ты жадная? Неужели нельзя было поделиться?
— Я не жадная! Нельзя. По законам нашей страны…
— Это какой же?
— Багряного Края.
— Не такой уж это север.
— Севернее, чем Цветущие острова, не находишь?
Только я хотел ответить, как в замке заскрежетал ключ, дверь открылась, и вошла Машка. Малинка, совершенно меня не стеснявшаяся (что вполне нормально, учитывая произошедшее между нами. Ненавижу ханжей, глупо хихикающих и кутающихся во что попало, после того как мужик поимеет их, куда захочет), спешно прикрылась простыней, но горбунья, судя по ее ухмылочке, прекрасно разглядела следы моих поцелуев на груди и шее девчонки. Смотрелись они там — заглядение… И впрямь цвели розами.
— Вот вам одежда, — положила в изножии кровати мои штаны и рубашку для пленницы. — Я и обед принесла. Чай, проголодались? — взглянула на меня с ехидцей.
— Спасибо, Машуля, — улыбнулся я.
— Спасибо, — буркнула Малинка. Видно, горбунья ей по-прежнему не нравилась. Наверное, не легко, родившись белой костью, пусть и наполовину, оказаться ниже калеки, прислуживающей в веселом доме.
— Тебе меня благодарить не за что, — Машка вышла за оставленным в коридоре подносом с едой, поставила его на столик, к счастью, не пострадавший от утреннего пинка разозленной девчонки.
— Флокса обещала вино к обеду, — напомнил я.
— Вино-о-о? — протянула горбунья. — Ты, по-моему, и так трезвым не выглядишь. Быстро у тебя получилось, не ожидала. Ни от тебя, ни от нее, — с издевкой взглянула на Малинку, та съежилась.
— Машуля, пожалуйста, не говори сестре. Мне ведь отсидеться нужно. И потом, тут еще работы — непочатый край, — многозначительно посмотрел на пунцовую девчонку. Это ж надо, как разрумянилась! Скорее от злости на Машку, чем от стыда, насколько я сумел узнать сладенькую.
— Флоксе я ничего не скажу, но она и сама не дура. Думаешь, сестра позволит вам устроить тут любовное гнездышко с кормежкой и удобствами?..
Горбунья хотела еще что-то добавить, как вдруг Малинка закрыла лицо руками и разревелась. Громко, с рыданиями и всхлипываниями. Сбросила мою руку, когда я попытался ее утешить, отодвинулась и судорожно принялась натягивать простыню себе на голову. Играет она или нет, при посторонних успокоить ее не получится.
Я надел штаны и отвел Машулю в уголок, подальше от кровати.
— Машенька, ну что ты на девчонку вызверилась? — проговорил вполголоса. — Она и вправду не из наших, белая кость. Представляешь, каково ей?
— Почему-то никто и никогда не хочет представить, каково мне! — сказала горбунья нарочито громко, сверкнув на меня глазами не хуже Малинки, потом перешла на шепот. — Берегись, Перчик, эта красотка до добра не доведет.
— Она не первая моя женщина, к тому же нездешняя. И потом, это не я ее выкрал и продал в веселый дом. Чего мне беречься? Она сладенькая, приручу, будет барыши Флоксе приносить. Вот если не получится, тогда и поговорим, как выкручиваться. — Машка все больше мрачнела. Неужели и правда ревнует? — Машуля, милая, не обижайся, — присел перед ней на корточки и заглянул снизу вверх в лицо. — Мне и представлять не нужно, каково тебе, я это знаю. Если б мог доставить тебе хоть капельку радости, то давно сделал бы. Но я тебе не пара. Я вообще никому не пара. Вернее, пара любой на одну ночь. А тебе такой не нужен, поверь.
— А ей нужен? — женщина кивнула на постель, где, полность укутавшись в простыню, медведицей ревела Малинка.
— И ей не нужен. Просто…
— Просто я заметила, Перчик, как ты на нее смотришь.
— И как же?
— Как на чару небесную или, на худой конец, на королевскую дочь. Видать, забыл, что чары соблазняются смертными ненадолго, а королевнам не нужны бродяги! Она тебя разжует и выплюнет. Хорошо, если жив останешься. Уходил бы прямо сейчас. Переоденься в женское платье, чтоб не узнал никто, и ступай в порт. Наверняка найдешь корабль, который уходит сегодня.
— Угу, и буду потом все плаванье команду ублажать заместо бабы, — фыркнул я, хотя предложение горбуньи взял на заметку.
— Если постараешься понравиться капитану, он тебя матросне не отдаст, при себе оставит, — хмыкнула Машка.
Жизнь в веселом доме на ком угодно скажется. Шутит она иной раз совершенно в духе той самой матросни.
— Машуля, я ценю твою заботу, а еще пуще — доброту. Но пока останусь здесь, с Малинкой.
Сестрица Флоксы, конечно, не глупа и наблюдательна, но в любовных делах мало что смыслит, своего-то опыта нет. Вот и со мной ошиблась. Если и смотрю я на сладенькую как-то по особенному, то только из-за белой кости. Кому из серокостных не охота родовитую поиметь, к тому ж такую лапочку? Да и ягодкина просьба душу жжет…