— Садитесь, сеньор, — сказал он, — очень приятно было слышать испанскую песню, исполненную с таким чувством американцем.
— А откуда вам известно, что я американец? — спросил я его по-английски. — По-моему, я достаточно хорошо говорю на вашем жаргоне, чтобы меня можно было заподозрить в американском происхождении. Но, может быть, вас кто-нибудь предупредил?
Он засмеялся. Я вижу, что этот парень отлично понимает, что я хочу сказать. И он ответил на английском языке, на котором говорят в пограничье.
— Официант, сеньор, — сказал он. — Он ожидал меня у двери и предупредил, что здесь находится один очень интересный иностранец, американец.
Он покопался в глубоких карманах брюк и вытащил две длинные сигары. Одну из них он протянул мне и дал прикурить. Все это время он не сводил с меня глаз.
Потом подозвал официанта и заказал вина. По-моему, не пройдет и минуты, как этот парень заговорит сам, поэтому я молчу и внимательно разглядываю посетителей, как будто меня очень интересуют чертовы рожи этой толпы.
И вдруг я почувствовал, что вся проклятая шайка настороженно следит за нами. Может быть, они надеются, что в скором будущем их ожидает небольшое развлечение. Ну что ж, может быть, они и правы.
Парень принес вино. Домингуэс откинулся на спинку стула и затянулся сигарой. Когда я взглянул на него в упор, в его глазах уже сияла улыбка.
— Я не имею чести знать ваше имя, сеньор, — сказал он. — Мое собственное недостойное имя Педро Домингуэс, возможно, вы уже слышали его? Леди, которая удостаивает меня чести своим присутствием, — сеньора Фернанда Мартинас.
Я встал и слегка поклонился Фернанде. Когда я это делал, я увидел в ее глазах откровенный смех.
Я сел и подумал: у нее очень красивый рот. Губы изящной формы и не очень толстые, как у большинства здешних женщин, и пользуется она самой высококачественной помадой.
Мне пришлось призвать себя к порядку, чтобы сосредоточиться на предстоящей работе, а то я слишком размечтался на тему о том, что бы я мог сделать с этими губками, будь у меня на то свободное время.
— Мое имя Хеллуп, — сказал я Домингуэсу. — Уилли Т. Хеллуп. Я приехал из Нью-Мехико и подыскиваю ранчо для своих друзей из Нью-Йорка.
Фернанда засмеялась. Он присоединился к ней.
— Вероятно, ваши друзья очень глупые люди, сеньор Хеллуп, — сказала она. — Нужно быть сумасшедшим, чтобы покупать ранчо в этих местах. Вероятно, вам приходилось видеть скот, когда вы проезжали по этой местности?
Я кивнул.
— По-моему, тоже. Сумасшедший, — сказал я. — Но когда люди принимают твердое решение, я обычно с ними не спорю. Теперь, в свою очередь, кивнул Домингуэс.
— Сеньор, — сказал он. — Упаси нас, Боже, обвинять вас в лукавстве и в уклонении от истины, но вы должны считать нас совершеннейшими дураками, если рассчитываете, что мы поверим вашей сказке относительно ранчо, которую вы только что рассказали официанту.
Я начал быстро соображать. На какое-то мгновение меня охватила нервная дрожь. Неужели я допустил какую-то ошибку? Нет, не мог я этого сделать. Не может быть двух Педро Домингуэс и, может быть, этот парень имеет основания разговаривать со мной таким образом. Думаю, что мне лучше всего подыграть ему и посмотреть, что из этого получится.
— Я не понимаю вас, сеньор, — сказал я. Он развел руками.
— Вот уже второй или третий раз сюда, в Темпапа, приезжают разные люди. Они рассказывают различные забавные истории относительно того, кто они такие и что собираются здесь делать.
В этот момент он был ужасно похож на гремучую змею, и мне показалось, что уголки его тонких губ немного искривились.
— Обычно приезжающие сюда люди проявляют интерес к двум вещам, — продолжал он. — К нефти и к серебру. Правда, они нам прямо этого не говорят. О, нет!.. Эти люди приезжают, чтобы в этой местности подыскать для кого-нибудь ранчо или объясняют свой приезд другими подобными баснями. Не дальше как на прошлой неделе, — продолжал он, — сюда приезжал один глупый человек, назвавшийся Лэрьятом. У него здесь с полицией произошли какие-то неприятности, боюсь, что я был их причиной. Весьма прискорбно, но он был убит при попытке к бегству из тюрьмы Темпапа. У нас есть тюрьма, довольно уединенное тепленькое местечко, и лучше бы ему кто-нибудь посоветовал остаться в ней, в мире и одиночестве. Но нет, он попытался убежать, вместо того чтобы положиться на мудрость нашего многоуважаемого адвоката Эсторадо, который (я в этом уверен) по зрелому размышлению непременно отпустил бы этого парня на свободу.
Я понял и улыбнулся ему улыбкой, которая больше походила на насмешку.
— Ну и что же я, по-вашему, должен сделать? — сказал я. — Что же, прикажете мне подойти к вам и поцеловать вашу белую лилейную ручку за то, что вы не попытались запрятать меня в вашу гнусную тюрьму?
Я наклонился к нему через стол.
— Слушай, Домингуэс, — сказал я. — Я много слышал о тебе. Ты один из самых низких людей во всей округе. Так ведь? Ты воображаешь из себя бога на колесиках, а для меня ты просто еще один мексиканский негодяй!
А парень он крепкий, умеет держать себя в руках. Спокойно сидит за столом и играет пустым стаканом.
— Я не собираюсь ссориться с вами, сеньор, — сказал он. — В любой момент сюда может зайти патруль, и если я рассержусь и разделаюсь с вами так, как мне этого хочется, возможно, мне придется тогда разделить с вами этой ночью тюремную камеру. А такая перспектива мне совсем не улыбается. Я не сомневаюсь, что мы сможем найти какие-нибудь другие возможности встретиться с вами при более благоприятных условиях.
Он посмотрел на дверь. Я тоже. В дверях стоял патруль: лейтенант и три солдата.
О'кей. Значит, так и сделаем. Я наклонился к нему.
— Слушай, Домингуэс, — сказал я ему. — Я хочу тебя предупредить. Может быть, ты захочешь пристрелить меня, но тебе не удастся вывернуться из этого дела. Эта штука не под силу такому вшивому даго, как ты, вместе с этой дешевой юбкой, которая крутится около тебя, — я презрительно усмехнулся в сторону Фернанды. — Лично я думаю, что ты просто очередной ее любовник…
Он ударил меня. Ударил прямо в лицо, от чего я даже зашатался. Я вскочил, схватил бутылку текилы и бросил в него. Не попал, но вино пролилось на Фернанду, которая все еще сидела за столом с мертвеннобледной рожей и мечтала, чтобы кто-нибудь убил меня чем угодно во славу семьи Мартинас.
Когда Домингуэс сунул руку в карман за револьвером, я перегнулся через стол и влепил ему хороший удар.
Вокруг нас поднялся невообразимый шум и гвалт. Помню только, как меня схватили два солдата, а лейтенант и третий солдат схватили Домингуэса. Все кричали и визжали одновременно.
Я слышал, как хозяин, официант и остальные посетители рассказывали о случившемся в сорока девяти вариантах, а над этим шумом раздавался пронзительный крик Фернанды, оскорбленной тем, что я назвал ее дешевой такой-то и такой-то…
Лейтенант — грязный низенький парень, не брившийся дня три, — поднял руку, и все замолчали.
— Сеньоры, — сказал он, — вы оба пойдете в тюрьму. Это довольно далеко отсюда. У вас будет достаточно времени, чтобы обдумать свою судьбу.
Они вывели нас из кабачка, связали нам сзади руки, и один солдат повел нас на веревке. Остальные вскочили на коней и помчались по дороге, предоставляя нам возможность вдоволь насладиться пылью, тучей взлетавшей из-под копыт. Во рту Домингуэса все еще торчала сигара, а из раны над глазом, которой я его наградил, текла кровь.
Я посмотрел через плечо. В дверях стояла Фернанда, пристально глядя нам вслед. Ее белое сомбреро ярким пятном выделялось на фоне испуганных мексиканских рож.
— Адью, американо, — крикнула она, — надеюсь, ты сдохнешь в тюрьме от лихорадки!
Была уже полночь, когда нас заперли в камере в тюрьме Темпапа. Когда дверь за нами заперли, Домингуэс подошел к деревянной скамье, стоявшей у задней стены камеры, и сел на нее. Я остался стоять около двери, глядя сквозь железную решетку на удалявшегося по коридору дежурного.