— Подремал немного? — спросил он, вернувшись.
— Подремал.
— Еще час до поезда. А я у них адреса взял.
— У этих девчонок?
— Ага.
— Письма писать будешь?
— Не обязательно. Может, и буду.
И он доверительно улыбнулся:
— Одна из них некрасивая. Так себе. Но я у нее тоже взял.
Мы помолчали.
А затем он обнял меня за плечо и сказал, что до поезда всего час. Стало ясно, что пора прощаться.
— Ты же мальчишка, — сказал я ему, — тебе же всего восемнадцать. Как же ты не оробел? В те дни.
— Чего мне робеть?
— Мало ли. Первый раз в Москве, один в огромном городе.
И тогда он сказал примерно так. У него в этом огромном городе был страж. Который не навязывался, не лез в душу и в то же время оставался стражем.
— Ладно тебе. Перестань, — сказал я.
— Честное слово, — сказал он восторженно, — честное слово, это так и было!
Мне стало тепло на душе. Я почувствовал, что краснею. И быстренько сменил тему разговора. Лишь лет пять спустя, уже в другом разговоре, выяснилось, что тогда он имел в виду голубоглазую Вику. Не меня.
А в ту минуту я сидел рядом с братом как человек, который честно выполнил свой долг. Как старший. Как страж в лучшем и человечнейшем смысле этого слова. До поезда было целых сорок минут. Я сидел расслабившийся и счастливый.